"Георгий Федоров "Басманная больница" (повесть ) [H]" - читать интересную книгу автора

Марк Соломонович изрек торжественно:

- Еще царь Соломон призывал: "Спасай всех взятых на смерть!"

Надевая огромные роговые очки, он стал читать Павлику вслух попеременно
"Три мушкетера" Дюма и "Блуждающие звезды" Шолом-Алейхема. "Тискать
романы", как выражался Павлик, которого оба эти романа приводили в восторг.

Даже у Ардальона Ардальоновича менее серым стало лицо и не такими
набухшими мешки под глазами. Он все чаще вступал в шуточные пререкания с
Марком Соломоновичем. Мустафа во время своих молитв - а их было в сутки
несколько - время от времени поглядывал на Павлика. Совершенно очевидно.
что он за него благодарил Аллаха. Только Дмитрий Антонович еще больше
мрачнел и замыкался в себе.
На все попытки расшевелить его, которые мы время от времени
предпринимали, либо отмалчивался, либо невнятно, но зло ругался. Ругал он
и свою кроткую жену - полную женщину с курносым носом и добрым круглым
лицом. Она навещала его по два-три раза в неделю, неизменно приносила
домашние пирожки с мясом и другую приготовленную ею снедь. В ответ на
ругань она только шумно вздыхала.
Регулярно приходила гостья и к Ардальону Ардальоновичу - молодая и
очень красивая женщина с тихими зелеными глазами и каштановыми волосами,
собранными сзади в большой пучок. Обычно они тут же выходили в сад. Если
же Ардальону Ардальоновичу было плохо, то женщина садилась около его
кровати и они о чем-то шептались. Сквозь сетку частых морщин, покрывавших
его лицо, просматривались черты сходства с молодой женщиной. Возможно, она
была его дочерью, но он никому из нас ее не представлял. А получить от
адвоката какие-нибудь сведения можно только тогда, когда он этого сам
хочет.

К Мустафе время от времени наведывались какието люди, всегда разные, и
он неизменно выходил с ними в сад.

Меня тоже часто навещали друзья. Особенно дорого мне было внимание и
привязанность дочери старого друга, Володи Берестецкого, милой и
застенчивой Тани. Когда она кончила десятый класс, отец, выдающийся
физик-теоретик, перевез ее из Ленинграда в Москву в свою новую семью.
Таня, попав в непривычное для нее общество интеллектуалов, растерялась и
замкнулась. Может быть, потому мне были особенно дороги ее доверие и
привязанность.

Павлика и Марка Соломоновича навещать, видимо, было некому.

Да, главное все-таки заключалось в том, что Павлику стало лучше. Общий
тонус в палате поднялся, а тут еще вскоре и я вслед за остальными стал
выходить в больничный сад. Нагноение в боку меня не слишком беспокоило. А
вот у Марка Соломоновича боли усилились. Я настоял на том, чтобы он пошел
и сказал об этом Дунаевскому. Он вернулся очень не скоро и только
отмахнулся от моих вопросов. Однако через несколько минут сам же вызвал
меня в коридор и зашептал: