"Игорь Федоров. Старик: апрель, 2200" - читать интересную книгу автора

поверил. Не до того было. А сейчас вот и он к этому пришел... Потерять,
нисколько не жалея, годы и годы жизни, чтобы зажить снова, заниматься
важными и нужными кому-то делами, что-то строить, о чем-то спорить, с
чем-то бороться. А потом собраться с друзьями в эээ... где они сейчас
собираются? Ну хоть бы здесь, дома, подключиться к центральному
информаторию, выпить... А что-они сейчас пьют?
Впрочем, что построить? О чем спорить? За что бороться? Все давно
построено. Все доказано, по крайней мере - себе. И все, за что стоило
бороться, давно достигнуто. Зачем? Зачем опять? Мало ли, что ли, было? И
девушек, и музыки, и споров... Чтобы потом опять сидеть вот так за столом,
чавкать пюре и бессмысленно таращиться в окно, разинув немощный рот? Нет
уж, все хорошо в свое время. Да и нечего даром душу травить. "Вам бы там
побывать"... Самое интересное в том, что когда ты "туда" доберешься, тебе
"туда" уже не надо. Если бы был какой-то способ попадать сразу в мир своей
старости, на все готовенькое, со своим будущим опытом, со своими
заработанными в будущем благами, а потом всю жизнь отрабатывать это,
умерев ни с чем, как рождаются, пусть даже в полной нищете. Старику ведь
так немного надо из того, что он наконец заслужил. Нет, все же жизнь
несправедлива. Вот я попал "туда". И что же мне теперь тут делать?
Завтрак он окончил одновременно с последними аккордами музыки. Теперь
надо было придумать, как занять себя на остальной день. Правда, скоро
будет обед, а потом ужин. А в остальное время?
Он встал и, придерживаясь рукой за стену, вышел из комнаты. В
коридоре была совсем другая жизнь. Сверкают стены из какого-то нового
материала, совсем не вредного, вредный они теперь не применяют. Потолок
светиться голубизной неба, по полу снуют роботы. Старик постоял немного,
привыкая к этому суматошному ритму, пытаясь включиться в него. Ему
казалось, что вот сейчас, неизбежно, какой-то робот врежется в него,
собьет с ног. Сын не раз объяснял ему, что такое невозможно, он верил ему,
все понимал, но все же, вдруг... Нет, в коридоре было неуютно. Не
торопясь, иногда останавливаясь, вздрагивая при каждом приближении робота
и щурясь от яркого света, он пошел на кухню. Но уже на полпути передумал.
Там вообще было ему не место, царство техники и резких запахов,
несъедобных блюд и вечного шума.
По пути была комната сына. Там тихо, спокойно, чисто, порядок... В
том-то и дело, что порядок. После каждого посещения стариком комнаты сына
в его отсутствие тот был недоволен. Он, конечно же, ничего не говорил
старику, но было видно. Разумеется, старик не так внимателен, мог положить
что-то не туда, что-то сдвинуть, на что-то даже сесть. Тем более, что
назначения и ценности многих вещей в комнате сына он не понимал. Но сын
мог бы и прощать это старику, невелика беда. Впрочем, он и прощал... Нет,
к сыну лучше не заходить.
А вот в детскую можно. Жаль, внука нет. Он со всей своей детской
непосредственностью любит дедушку, пытается втянуть его в свои детские
игры и с такой же непосредственностью убегает на улицу. Не понимает еще,
что скоро деда не станет, не ценит время. Это умение приходит тогда, когда
времени уже нет. В детской, конечно же, беспорядок, по стенам бегут
невыключенные звери, летают и ползают по полу игрушки, заведенные с утра.
А внука нет. Постой, постой, как же я мог забыть. Ведь он вчера меня о
чем-то просил. Правильно, мы играли в моей комнате, он запускал самолеты,