"Павел Ильич Федоров. Витим Золотой (Дилогия, #2) " - читать интересную книгу автора

намекнул. Ну и что ж? Все мы люди крещеные, где-то можем и какую поблажку
дать, если надо, и свиданьице устроим, и шкалик спиртику поднесем, за то и
благодарствуют... Понимаем, что все люди на страдание идут по воле
божьей... Можем и всякое другое снисхождение сделать, но только уж смотри,
нас не подведи, бежать не вздумай али против царя лихие слова баить. Мы
ведь все можем: и песенку вместе спеть, и кандалы надеть. Кузнец-то
имеется в каждом поселке. Вон вчерась тот азиат бритоголовый,
лигостаевской девки полюбовник, кандалишки свои перекрутил и решил
дерануть... Цепочки-то слабенькие оказались, а может, кто и напильник
дал... Это иногда бывает. Попадаются такие дьяволы! Но я тоже, соколы мои,
не дурак, каждую душу наскрозь вижу. Сколько разных человеков прошло через
мои руки. Не сочтешь, милай! Заменил я ему, зятьку лигостаевскому,
цепочки-то, добротные навесил. Наверное, еще во времена Николая Павловича
делали. Тогда умели ковать этот звонкий струмент. А нынче и прочность и
звон не тот..."
Кузьма Романыч, повернувшись на скрипящем седле, оглядывал
растянувшуюся вдоль дороги колонну. Приподнявшись на стременах, зычно
крикнул:
- Подтянись! Веселей ходи, арестантики! Песенку заводи, а мы
подтянем, бога помянем, глядишь, и скоро ночевать встанем!
Но "арестантики" шагают молча. Под ногами чавкает липкая грязь,
холодная водица хлюпает в ветхой, промокшей обуви. Звенят кандальные цепи,
и если уж говорить правду, то это вовсе не звон. Залепленные грязью
кандалы не звенят, а скрежещут дробно, как будто подтачивают живые
человеческие кости.
Новые кандалы Кодара, видимо, на самом деле допотопной ковки,
возможно, с крепостных демидовских времен, шагать в них не легко, тем
более по непролазной грязи, которая густо набивается в подкандальники.
Кодар часто останавливается и выковыривает грязь концом подобранной на
дороге чекушки. Ему помогает идущий рядом с ним высокий худощавый
арестант, в черных роговых очках, с русой курчавой бородкой. Это ссыльный
студент, уроженец Урала, Николай Шустиков. По приговору московского суда
за участие в университетских беспорядках он был определен в ссылку. Однако
студент решил, по собственному усмотрению, поехать в другую сторону.
Вместо севера он вдруг отправился, на юг... Шустикова задержали, и теперь
он следовал по этапу на золотой Витим. Студент был хмур и не очень
разговорчив, только изредка перебрасывался словами с Кодаром.
А телега поскрипывает всеми колесами, этап медленно тащится, и
полуденные серые краски совсем не меняются; хмурая, привычная
дремотно-осенняя тишь.
- Устал, друг? - спрашивает Николай у Кодара.
- Что же сделаешь! - Темные над горбинкой носа глаза Кодара
напряженно поблескивают и все время дико блуждают по сторонам. После
неудавшегося побега на него тяжело смотреть.
Всю дорогу Николай наблюдает за этим суровым человеком и замечает,
как он беспокойно и часто оглядывается назад и все чего-то ждет. Но кругом
унылая пустыня ненастной осени, ни одной живой души. По степи густо
курится и лениво ворочается в низинах скучный туман. На ближних курганах
камнями чернеют носатые беркуты, напоминающие родные просторы. Неподалеку
от дороги в голых кустах бобовника, заросшего пожелтевшей спутанной