"Михаил Федотов. Иерусалимские хроники" - читать интересную книгу автора

сливаются в один. Женщина шепчет мне: "Не бойся, мы берем тебя с собой", --
и я в ужасе просыпаюсь.
Иногда я пью чай в пижаме, как пассажир поезда "Москва- Владивосток".
Иногда начинаются дожди и зима, и я все время что-то пишу. Так идет год за
годом. Так начинался мой последний год в Израиле -- год "Иерусалимских
хроник".
Аркадий Ионович от холода заболел эпидидимитом. Утром он приходил за
чаем в синей пижаме с печатями. Эстер-американка обещала сшить ему бандаж
для больного яичка. Она говорит, что никогда такого не шила, но попробует. Я
ему говорю: "Что Вы ходите в ворованной пижаме?" Он говорит: "Это больничная
пижама. Разве я не больной? Кто же тогда должен ходить в больничных
пижамах?" Вчера вечером он не выдержал и украл у "Стемацких" книгу --
"Главные мировые сражения Палладина". Она стоит семьдесят четыре шекеля, но
там есть все сражения, начиная с греков. Пока он воровал книгу, боль прошла,
но потом, когда он уже свернул с Яффо на улицу Кинг Джордж, боль вернулась.
Аркадий Ионович уже несколько дней не пьет. Зато его постоялец-поляк
приходит домой "попивший". Денег нет ни у меня, ни у них. Я отослал поляку
соленых огурцов. У меня стоит для него трехлитровая банка. Поляк говорит,
что будем есть одни огурки. До конца мира есть одни огурки. В четверг Женя
Арьев приглашал в ресторан на день рождения тещи. Было человек двадцать.
Поговорили о художниках. Почему художникам могут удаваться ремесленные
портреты, а ремесленных стихов хороших не написать. Арьев высморкался и
сказал, что такие стихи мог писать каждый второй лицеист. А я сказал, что во
всем Кюхельбекере нет и строчки поэзии. Тогда он взвился и обозвал меня
малокультурным человеком. "В то время как Кюхельбекер в шестнадцать лет на
семи мертвых языках проживал и нес всю историю мировой культуры, вы
выдавливаете из себя триста страниц и в них десять строчек рассуждений. А
вот вы возьмите Гессе! А? Понимаете?! У нас же самый лучший бытописатель,
вроде современного Мамлеева или Лескова, мир не строит, а описывает быт. В
отличие от Аксенова, который строит новый мир, которого до него раньше не
было. Правда, делает это плохо". Он прав. У меня нету склонности рассуждать.
Еще Арьев сообщил мне по секрету, что он влюбился в англичанку. Я ее там
видел. Выглядит как английская молочница. Но потом сверкнет глазом,
оживляется, открывает рот, и видно, что в Англию стоит прокатиться за
невестой. Потому что в бровях есть какая-то особенная независимость, которой
во всем остальном мире не наблюдается. Но должен быть какой-то
уравновешивающий эти брови боковой эффект. Типа -- нет жопы. Потому что вряд
ли это какая-то особенно полноценная генерация людей. Я сказал Арьеву, что
серьезного секса в Англии тоже быть не может, а вместо этого какая-нибудь
возня. Потому что в спальнях не топят и дикий холод. Он обиделся. Ну и черт
с ним. Приглашают тебя в ресторан, и мало того, что заставляют самого
платить, так еще требуют, чтобы взяли и первое, и второе. Вот тебе и
Кюхельбекер.


Глава вторая
МИКРОСКОП

Я проснулся от стука в дверь. По стуку было похоже, что еще рано и что
это пьяный Аркадий Ионович. Он был полутрезв и привел с собой толстого