"Михаил Федотов. Иерусалимские хроники" - читать интересную книгу автора

темновато. Лежало несколько шабатных свечек, на которых Шнайдер пек яйца,
если ему хотелось поесть горячего. За диваном, на котором все еще спал
китаец, были сложены пустые бутылки с праздничными золотыми наклейками. Еще
в комнате был одностворчатый шкаф "Шалом" и две железные сохнутовские
кровати, еще очень хорошие. Детские вещи из шкафа полицейский бросил на пол,
а сам шкаф "Шалом" стоял нараспашку, и я старался в него даже не смотреть:
посреди всего мушкетерского хлама, в центре шкафа, на ворованных с веревок
синтетических кофточках задумчиво стоял огромный западногерманский микроскоп
с длинным беленьким тубусом. Полицейские его тоже видели. Его нельзя было не
увидеть. Видимо, полицейские не знали точно, что они ищут, или им еще не
приходилось в своей практике сталкиваться с кражами микроскопов.
Я машинально ел маслины и думал, что с микроскопом нужно что-то делать.
Если в полицейском управлении в конце концов разберутся, как выглядит
микроскоп, то мало того, что Шнайдер снова получит свои полтора года, с
которых ему скостят треть за примерное поведение, но еще и Аркадий Ионович,
который точно обещал, что бросит пить и станет администратором гостиницы,
получит какой-нибудь условный срок, а все из-за того, что я тут сижу, ем их
ворованные маслины и не могу принять мужское решение.
Я осторожно завернул микроскоп в два махровых полотенца и выглянул из
квартиры на улицу. Около синагоги все еще стояла большая толпа возбужденных
курдов, которым жена кукурузника что-то громко рассказывала. Я свернул в
противоположную сторону и пошел переулочками кружным путем до дома. Я крался
по самой стеночке, и меня, кажется, никто не заметил. Я решил спрятать его в
диван, где у меня лежало ватное одеяло, которое уже наполовину сожрали мыши.
Мне их было не переловить, потому что я не люблю кошек, а в мышеловку
попадались только самые активные, а те, которые не попадались, очень быстро
рожали новых, и они снова начинали грызть это одеяло.
Но когда я стал распеленывать микроскоп, я вдруг со всей хрустальной
ясностью понял, что я ошибся и забирать его не следовало. Полицейские его
точно видели. Теперь, если они увидят его фотографию, то они его вспомнят. У
Аркадия Ионовича есть стопроцентное алиби: он никак не мог перепрятать
микроскоп, сидя у них в полиции. И взять его мог только я или спящий китаец,
которого они даже не заметили среди бутылок. Надо было нести его обратно.
Я снова завернул микроскоп в полотенца и понес его обратно, но внести
его в квартиру Аркадия Ионовича было уже нельзя: еще внизу я услышал, что в
его квартире кто-то громко разговаривает на иврите. Поздно.
Оставалось его зарыть. Вокруг было полно таких домов, в которых можно
зарыть. Эти дома скупает городское управление: заброшенные или после
пожаров, в них иногда ночевал Шнайдер, когда у Аркадия Ионовича бывали
приличные гости. Шнайдер хранил там матрац, который собственно и был его
единственным достоянием, и я ему даже завидовал -- сам я обязательно начинаю
обрастать вещами, которые жалко выбросить. Еще у него было много мужских
заграничных паспортов, которые он прятал в разные щели, я сам видел паспорт
на имя Ван-Дейка, но ими совершенно нельзя было пользоваться, потому что,
когда Шнайдер предъявлял паспорт и кредитную карточку в любом, даже
арабском, магазине, всем сразу же становилось понятно, что это не Ван-Дейк.
Сам Шнайдер очень быстро забывал, где у него хранятся паспорта. Я вообще не
видел в своей жизни второго такого человека, у которого настолько бы
отсутствовала память. Я нисколько не сомневался, что он уже начисто забыл,
куда он спрятал этот микроскоп.