"Евгений Федоровский. И чуден миг ("Свежий ветер океана" #2)" - читать интересную книгу автора

Ежегодные потери в прошлом веке составили около трех тысяч судов. Начиная с
1902 года и до наших дней погибало в год примерно 398 кораблей. Ну а если
учесть, что люди занимаются мореплаванием уже более двух тысяч лет, то
получится примерно миллион погибших кораблей. Миллион! Это значит, что на
каждые сорок квадратных километров дна Мирового океана приходится одно
затонувшее судно!
Большинство этих судов погибло на скалах и подводных рифах близ берега.
Некоторые нашли могилу на огромной глубине в океанских просторах. Но в мировой
летописи кораблекрушений есть и краткие записи: "Такой-то корабль вышел из
такого-то порта и в порт назначения не прибыл. Считается пропавшим без вести".
Сведения об авариях и катастрофах поступают в штаб-квартиру десятками
ежедневно. Служащие узнают о гибели "своих" судов из радиограмм, причем весьма
быстро, примерно в течение часа с момента происшествия.
А еще в страховом зале компании висит колокол - знаменитый колокол Ллойда.
Удар его раздается довольно редко, не более пяти-шести раз в году. Колокол
звонит только "по пропавшим без вести". Но бывают исключения. Один удар
колокола раздается в зале перед объявлением о гибели какого-нибудь особого,
очень большого судна или о катастрофе, унесшей много человеческих жизней, как
это случилось 14 апреля 1912 года, когда погиб "Титаник".
Звонил он и перед известием о жестокой судьбе французского грузового
парохода "Монблан", взорвавшегося с грузом пикриновой кислоты,
тринитротолуола, порохового хлопка и другой взрывчатки в канадском порту
Галифакс. В результате этого взрыва был разрушен город, погибли тысячи людей.
Большинство пиротехников сходится во мнении, что до появления атомной бомбы
взрыв, происшедший 6 декабря 1917 года, был самым сильным из всех, какие
когда-либо знало человечество.
...Колокол настолько извел нас своим звоном, что Мишаня в конце концов не
выдержал. Он привязал к поясу веревку для страховки и выскочил на палубу. Вода
сразу накрыла его с головой. Цепляясь за леера, он все же подобрался к
колоколу и закрепил его язычок.
Но скоро сорвалась с креплений бочка с соляркой, начала кататься по каюте,
сшибая и круша все, что попадалось на пути. Искровенив руки, избив бока о
переборки, мы едва изловили махину в два центнера весом, кое-как спеленали
веревками.
Всю ночь мы так и не сомкнули глаз. Мы выписывали галсы в взбесившемся
море, с трудом делая на карте пометки нашего примерного местонахождения.
Каждую минуту чудилось, что катер вот-вот треснет и пойдет ко дну. "Бурелом"
стонал, кряхтел, валился набок, но цепко держался на гремучих волнах.
Кто-кто, а уж Мишаня знал беломорские ветры. Обеденник, тот, к примеру,
добрый ветер. Начнется с полудня и стихнет к вечеру. Полуночник успокаивался
через сутки. Сейчас неистовствовал злой шелонник - настоящий разбойник на
море.
Шторм грохотал еще день и только ночью вроде стал стихать. Посиневший от
бессонницы и напряжения Мишаня смог наконец отдохнуть.
При слабом свете аккумуляторной лампочки, освещающей компас и приборы
двигателя, я вел катер, стараясь не подходить близко к берегу, но и не
удаляясь в море. От усталости резало глаза, болела голова, страшно хотелось
спать. Я пил крепкую заварку, от нее, как от хины, горело во рту.
Перед утром меня сменил Мишаня. Волна уже была мельче, но оставалась тугой
и плотной, как боксерская груша. Каждый удар ее сопровождался скрежетом бортов