"Федерико Феллини. Джульетта " - читать интересную книгу автора

Моя мать
А вот моя мать и обе мои сестры очень красивы, особенно
мать -элегантная, статная, властная. Однажды ночью (мне тогда было лет семь,
не больше) я поднялась с постели и, выглянув в коридор, увидела маму со
сверкающей каменьями короной, в широкой, доходившей до пола расшитой золотом
накидке. Вероятно, родители собирались на бал, но мне она показалась
королевой, императрицей, и даже сейчас, какую бы шляпу мама ни надела, мне
кажется, что она в короне, и я испытываю парализующее чувство робости и
восхищения, всегда мешавшее мне говорить с ней откровенно. Моя
мать -королева, моя мать императрица, моя мать в экипаже, моя мать в ложе
оперного театра, моя мать в большом зеркале своей спальни, а перед ней на
коленях две портнихи, тоже ослепленные ее красотой: "Королева, живая статуя,
роскошная, прекрасная". В этом большом овальном зеркале с позолоченной рамой
видно и меня - вон ту девочку, которая из дальнего темного угла комнаты
зачарованно, открыв рот, смотрит на мать. Как-то думая, что меня никто не
видит, я возвратилась в эту комнату и пыталась принять позы матери, надела
ее шляпу, прикрыла пол-лица веером... В таком виде меня и застал отец в
своей фашистской форме и сразу же спросил: "Зарядку утром делала? Держать
спину ровнее, развернуть плечи, руки в стороны! А теперь наклоны - раз,
два". Зарядка была манией моего отца. Иногда зимой он заставлял нас выходить
из дома без пальто, говорил, что итальянские дети не должны бояться ни
холода, ни даже огня.
Мой папа был фашистским главарем и гордился этим. И запомнился он мне
только таким: в черной рубашке и высоких сапогах, а однажды я увидела его
голым, спешащим спрятаться за шкаф. Он всегда рассуждал о дуче, повторял
дома все, что говорил дуче, и стремился применять его указания в семье. В
детстве я всегда отождествляла его с дуче и с Юлием Цезарем, мне казалось,
что они соединились в одном лице. Еще и потому, что однажды я прочитала в
школьном учебнике: "Дуче для меня и отец, и мать". Я показала эту фразу папе
и попросила объяснить мне ее смысл, а он ответил, что так оно и есть: дуче
наш общий отец - и папин тоже - и значит для всех даже больше, чем мать.

Олаф
Но вернемся к духам. В первый раз Олаф заявил о себе в доме Валентины.
Нас с мужем пригласили отметить возвращение Раньеро (любовника Вал),
после того как три месяца о нем не было ни слуху ни духу, и все мы были
уверены, что на этот раз он ушел навсегда. Между прочим, Ран заявил, что
лучше проведет остаток своей жизни в лагерях смерти, где он сидел в плену во
время войны, чем проживет еще хоть один час с Валентиной. По правде говоря,
Раньеро, уходя, не раз делал заявления еще более серьезные, но потом все
равно возвращался.
В сущности, отношения Рана и Вал - это сплошные чередования шумных
разрывов (ссорясь, они громили чуть ли не весь дом), его бегств,
драматических заявлений Вал, грозившей немедленным самоубийством, и
примирений с приглашением друзей к обеду, на который подавались
приготовленные Валентиной первые блюда восточной кухни.
Очень часто возвращение Рана тут же сопровождалось очередным, еще более
катастрофическим разрывом из-за того, что, возвратившись домой, он заставал
там всяких сомнительных типов, каких-то непонятных мальчишек и не менее
странных девиц с сонными глазами: неизвестно, где Вал их подбирала,