"Ю.Г.Фельштинский, С.Юшенков. Открытое письмо Марии Спиридоновой ЦК партии большевиков " - читать интересную книгу автора

вают по очереди в каждой избе готовить обед, отбирают деньги, делят меж
собой, и только маленький процент отсылают в Казань, приказали отнимать скот
у мужиков. У кого в семье меньше 4-х человек, у тех последнюю корову
отобрать. За овцу 15 руб. налог. Крестьяне режут скот. Через год разорение
будет окончательное и непоправимое. Деревня без скота - гиблая".
Из 10-го письма: "Мы не прятали хлеб, мы, как приказали по декрету,
себе оставили 9 пудов в год на человека. Прислали декрет оставить 7 пудов,
два пуда отдать. Отдали. Пришли большевики с отрядами. Разорили вконец.
Поднялись мы. Плохо в Юхновском уезде, побиты артиллерией. Горят села.
Сравняли дома с землей. Мы все отдавали, хотели по-хорошему. Знали голод
голодный. Себя не жалели. Левые Социалисты-Революционеры все ходили и учили
- не прячьте, отдавайте".
Или из одиннадцатого письма (от интеллигента): "Реквизиционные отряды,
немецкая милиция и пр. начисто загнали трудовых мужиков. Творилось что-то
невероятное. Грабили, били, пороли, насильничали, отбирали все. Всегда
вооруженные, пьяные с пулеметами. При мне грабили баб, наведя на них
пулеметы, на станции. Отбирали у них ягоды, сыр, сало. Лапали их... Один
товарищ и я вмешались, нас чуть не расстреляли. Комиссара станции чуть не
избили, пригрозив бумажкой, которая, как они кричали, дает им право "все,
что угодно, делать". Бумажка была подписана Цурюпой и еще кем-то, чуть ли не
самим Лениным. Отряд был из Москвы. Я не склонна очень обвинять рабочих
(отряд был из рабочих-большевиков), до этого они реквизировали спирт, ну и
нализались. Я знаю, что они же могут быть иными. Характерно, что они при
всех этих безобразиях нечленораздельно ревели: „что!!! контрреволюцию
завели... нет, шалишь... мы всех вас, кулаков... вооо как... к стенке... и
готово". Как видите, объективно, они революционны, только пьяны. Но все же,
каково было нам - бабам, пассажирам, мужикам. Ведь они вертели во все
стороны пулеметы, направляя на всех.
Мужики озлобились. Конечно, правые стали действовать.
„Выступление" стало психологически неиз-


бежным. Мужики бегали к нам и спрашивали, что им делать. Наши
„левые": „У нас", говорили они, „есть оружие", мы дальше
не можем. Иначе крестьяне уйдут без нас все равно, и будет хуже им. Скажите,
что нам было делать, что сказать. Сказать: „подождите" или отойти, мы
сказали: „защищайтесь". И через несколько дней я читала в газете о
„левоэсеровском выступлении кулаков". Я знала, что оно будет
подавлено, и крестьяне справедливости не найдут. Все мы знали, и мужики
наши. Но что бы вы сказали: „Идите к Советам" - но ведь от Советов это
шло. Ведь у них документы от „самих". Обратиться к „самим". Но
ведь Ленин сам в руках у „отрядов". Что было делать. Теперь нам крах,
террор и подавленность".
Или... Идет уездный съезд. Председатель, большевик, предлагает
резолюцию. Крестьянин просит слова. -Зачем? - "Не согласен я". - С чем не
согласен? - "А вот, говоришь, комитетам бедноты вся власть, не согласен: вся
власть советам, и резолюция твоя неправильная. Нельзя ее голосовать". -
Как... Да ведь это правительственной партии. - "Что ж, что
правительственной". -Председатель вынимает револьвер, убивает наповал
крестьянина, и заседание продолжается. Голосование было единогласное.