"Клод де ля Фер. Тайна замка Аламанти " - читать интересную книгу автора

трижды грозился предать его инквизиции, но (ах, старый лукавец!) никогда не
сделает этого, ибо и сам, едва захворает, спешит на всех парусах ко мне в
замок и просит, чтобы мавр втайне от простолюдинов осмотрел его грешное
тело, дал целебных трав и порошков.
Все остальные лекари нашей округи завидуют мавру, строят ему козни: то
подсунут на осмотр здорового притвору, то напишут в Испанию, чтобы
разобралась с моим доктором тамошняя инквизиция, ибо итальянская со мной
связываться не станет, так как всем здесь известно, что сам папа римский
Климент в монашеской молодости своей не одну ночь провел на моей груди,
устав от любовных утех, до которых мы оба были в те годы весьма охочи.
Но вот если случится вдруг мне подвернуть ногу или (не дай, конечно,
Бог!) сломать какую из костей, к мавру не обращусь. Здесь лучшего
костоправа, чем мой Луиджи, не найдешь в целом свете. Вообще-то его главное
дело - цирюльничество: бороды брить да кровь пускать. Но то, как он
справляется со сломанными конечностями, как мастерски вправляет вывихи,
похоже на чудо.
Я всегда, если услышу о каком-нибудь несчастье, случившемся неподалеку
от замка, посылаю за бедолагой карету, приказываю кучеру во что бы то ни
стало привести покалеченного в мой замок. Потом выхожу на балкон и смотрю,
как Луиджи стелет солому посреди двора, как готовит свои огромные, похожие
на орудия пытки инструменты, как греет на костре в большом чане воду,
слушаю, как командует он своим помощникам что и куда положить.
А уж потом наслаждаюсь самим действием: приездом на моей богатой карете
охающего и стонущего простолюдина, его страхом перед разбойничьей мордой
Луиджи, забавляюсь видом того, как бедолага старается освободиться от мощных
объятий слуг, и, наконец, последующей истерикой и воплями пострадавшего.
Всегда происходит одно и то же. Поначалу несчастный борется, призывает
на помощь Господа и всех святых. Потом он поносит их же. И наконец стихает с
выражением обреченности на бесстыдной своей харе. И печать эта не сходит с
рожи болезного до тех пор, пока Луиджи не закончит операцию, хлопнет ладонью
по щеке и заявит, чтобы пациент проваливал. Неистовая радость вспыхивает в
лице больного. Он начинает горячо благодарить костоправа, вспоминая всех
святых вновь, но вместо Бога призывая уже Деву Марию, обещая Луиджи массу
щедрот: от бурдюка вина до овечки или даже телки...
Дальнейшее мне становится неинтересным - и я ухожу.
Ибо вот уже год я живу в этом замке, добрую сотню людей вижу каждый
день с этого вот самого балкона, а ничего человеческого, достойного моего
интереса в этих рылах и харях не замечаю. То ли род человеческий измельчал,
то ли судьба меня на склоне лет одарила таким вот окружением, только нет (и,
быть может, не будет) человека, способного с бесстрашием античного героя
встретить взгляд внешне страшного, а по сути очень доброго Луиджи. Нет
никого, кто бы мог поверить в наше с ним бескорыстное желание помочь
страждущему, как это совершали отцы церкви в седую старину. И, размышляя об
этом, невольно прихожу я к мысли, что крестьяне мои, да и вообще все жители
солнечной Италии, этой чехарды якобы свободных государств и городов,
достойны своей жалкой участи жить впроголодь и прозябать в нищете.
Ведь и я, пока была такой же и жила лишь любовью своей к матушке, для
отца, а значит и для своей великой судьбы, не существовала.
Но случилось мне воспротивиться графу, заявить о достоинстве своем,
защитить свою честь в битве с ним, как проявился его интерес к своей