"Лион Фейхтвангер. Еврей Зюсс" - читать интересную книгу автора

саксонский двор нуждался в займе - и стоял, обнажив голову, склонившись в
раболепном поклоне, в то время как министр высокомерно проходил мимо, не
удостаивая его ни взглядом, ни кивком. Он пламенно завидовал Исааку
Ландауеру, который, под улюлюканье мальчишек, под проклятия парода и
насмешки высшего света, входил в дом к графине, считал, ворочал деньгами,
ворочал страной, выпускал людей на волю и заточал в тюрьмы.
В таком расположении духа застал его Исаак Ландауер. Он сперва нащупал
почву, заговорив о странных причудах, которыми господь, да будет
благословенно его имя, наделил и наказал христиан. Почтенному
муниципальному советнику из Гейльбронна нужно, например, чтобы возле него
постоянно терлись семь собачек и чтобы они были одинаковой величины,
фрейлейн фон Цванцигер дала обет не произносить по пятницам ни единого
слова, а господин фон Гогенэк почитает для себя делом чести присутствовать
на всех аристократических похоронах в округе, ради чего не щадит никаких
трудов. Затем старик осторожно перешел на слухи о Вечном жиде и напоследок
как бы мимоходом рассказал, что графине взбрела странная фантазия повидать
Вечного жида или еще какого-нибудь мага или астролога, а лучше всего -
зарекомендовавшего себя каббалиста. После чего умолк, выжидая.
Зюсс сразу почуял, что старик куда-то гнет. Он весь подобрался,
насторожился. Разговор Исаака Ландауера о Вечном жиде сбил его с толку.
Это была область, не имевшая ничего общего с делами, не находящая себе
выражения в цифрах. Она граничила с тем, что было замуровано, с
заповедным. Разумеется, слухи дошли и до него; но природный дар ограждать
себя от всего, что может вывести из равновесия, помог ему легко и быстро
отделаться от смущающих душевный покой догадок. Только бы не коснуться
заповедного.
Но теперь, когда Ландауер заговорил об этом, тревожное чувство
неумолимо подкралось к нему. Точно волна, издали набегало на него то, с
чем пришел Исаак Ландауер, он боялся и желал решительного слова, и когда
Исаак Ландауер сделал паузу, он замер в мучительно волнующем ожидании.
Но тот заговорил снова. Нерешительно, нащупывая отношение собеседника,
он вымолвил нарочито небрежным тоном:
- Я уж подумал, реб Зюсс, о рабби Габриеле.
Так и есть. Человек, что сидит перед ним, лукаво и добродушно покачивая
головой, построил точный расчет на том заветном, от чего он, Зюсс,
боязливо отшатывался и отмахивался. Он вынуждает его к откровенности с
самим собой.
- Я так полагаю, - продолжал искуситель выведывать у завистника, - я
полагаю, что Вечный жид, о котором толкуют, не кто иной, как он.
Да, да, Зюссу это, конечно, тоже пришло в голову, когда он узнал о
слухах. Но он именно и не хотел, чтобы предчувствие превратилось в
уверенность. Рабби Габриель, его дядя, этот каббалист, этот вещун,
окутанный для всех таинственным и устрашающим туманом, единственный
человек, который не был ему ясен до конца, который одним своим
присутствием лишал красок красочность его мироощущения, лишал жизни его
действительность, делал спорными его ясные круглые цифры, стирал их, -
этот человек должен существовать сам по себе, где-нибудь вдали. Ни в коем
случае нельзя вмешивать его в дела. Иначе он коснется заповедного. И тогда
не миновать смятения, гнета, разлада, всего того, что не поддается
выкладкам и подсчетам. Нет, нет, дела здесь, а то - надежно запрятано там,