"Лион Фейхтвангер. Настанет день" - читать интересную книгу автора

Лион Фейхтвангер.

Настанет день


-----------------------------------------------------------------------
Lion Feuchtwanger. Der Tag wird kommen (1936, 1945) ("Josephus" #3).
Пер. с нем. - В.Станевич, С.Маркиш.
В кн.: "Лион Фейхтвангер. Собрание сочинений. Том девятый".
М., "Художественная литература", 1966.
OCR spellcheck by HarryFan, 20 May 2002
-----------------------------------------------------------------------



КНИГА ПЕРВАЯ. ДОМИЦИАН



1


Нет, то, что Иосиф здесь написал, едва ли можно будет оставить. Снова
перечитывает он строки, в которых повествует о Сауле, царе древней Иудеи,
о том, как Саул, хотя его и предупреждали, что он умрет и погубит своих
сторонников, все же решительно пошел в бой. "Саул это сделал, - писал
Иосиф, - и тем показал, что стремящийся к вечной славе так и должен
действовать". Но им так действовать нельзя. И именно сейчас ему этого
писать не следует. Ведь его соотечественники, в первые же десятилетия
после гибели их государства и разрушения храма, и без того склонны затеять
новую нелепую военную авантюру. Тайный союз "Ревнителей грядущего дня"
приобретает все больше единомышленников и все большее влияние. Иосиф не
имеет права своей книгой еще подстегивать их тщетную храбрость. И, как ни
влечет его мрачное мужество царя Саула, он обязан подчиняться голосу
разума, а не чувств и не имеет права выставлять этого царя в глазах своих
евреев героем, достойным подражания.
Иосиф Флавий, римский всадник, великий писатель, чей бюст установлен в
библиотеке храма Мира, вернее - доктор Иосиф бен Маттафий, иерусалимский
священник первой череды, отшвыривает стиль, бегает по кабинету и, наконец,
забивается в угол. И вот он сидит в полумраке, масляная лампа освещает
только письменный стол, несколько книг на нем и свитков да золотой
письменный прибор, некогда подаренный ему покойным императором Титом.
Вздрагивая от озноба, ибо огонь любого очага бессилен перед сырым холодом
первых декабрьских ночей, смотрит Иосиф отсутствующим взглядом на матовый
блеск прибора.
Как странно, что именно он написал эти пламенные строки о бессмысленной
храбрости Саула. Или и у самого Иосифа сердце опять не выдержало? Или оно,
это пятидесятилетнее сердце, все еще никак не хочет угомониться и
ограничить себя той полной глубокого покоя созерцательностью, которая одна
должна звучать в его будущей великой книге?