"Лион Фейхтвангер. Статьи" - читать интересную книгу автора

драмы. Подобно детям, которые испытывают болезненную радость, мучая
любимых животных, афиняне чувствовали священную дрожь сладострастия,
когда, охваченные страхом, дивились мучениям Эдипа.
Но нам, сегодняшним людям, нам какое дело до этих воззрений,
коренящихся в самой природе древних? Ведь у нас начисто отсутствуют их
религиозные предпосылки, отсутствует легкая некритическая целостность
эллинского восприятия. Аполлон мертв, прорицатели его кажутся нам не то
сомнамбулами, не то мошенниками, а Мойра превратилась просто в пугало.
Зато hybris [дерзновение, высокомерие (греч.)] - воля к самосохранению
всем силам назло, стремление к господству, к утверждению своей личности,
эта гордыня, проклятая всеми высоконравственными драматургами Афин, - в
ней-то мы и видим величайшее наше счастье, нашу конечную нравственную
цель. Так какое же все-таки значение имеет для нас судьба Эдипа? Ведь, по
чести говоря, это просто кровавая сказка, рассчитанная на детей, которая
только потому не кажется нам смешной, что некогда заставила содрогаться от
страха и сострадания целый благородный народ.


Но почему же все-таки мы замираем перед "Эдипом" Софокла, и глядим, и
поражаемся, и чувствуем свою ничтожность, и не можем уйти из-под власти
этого произведения? Ведь Софокл - тут и вопроса быть не может - не
поступился и самой малостью своего эллинства. Он начисто отказывается от
всякой психологии. Даже Шиллер, один из пламеннейших его поклонников, и
тот признается, что интерес к трагедии Софокла вызывают не столько
действующие лица, сколько само действие, "порождающее известного рода
холод", и что "характеры, выведенные в трагедии - только более или менее
идеальные маски, но отнюдь не настоящие личности, как, например, у
Шекспира и Гете". Более того, Софокл беспощадно уничтожает все, что еще
оставалось от понятия вины героя. Он отбрасывает мотив, согласно которому
Лай похитил сына Пелопа и тем самым навлек на себя гнев Аполлона. Свободен
Эдип Софокла и от греховного высокомерия. Все филолого-драматургические
потуги обнаружить вину Софоклова Эдипа потерпели неудачу, - нет, не
характер Эдипа, а только тяготеющий над ним рок приводит его к крушению.
Ни сюжет, ни люди, действующие в этой трагедии, не способны нас
взволновать, и, кроме того, в ней отсутствует важнейшая основа
драматического воздействия - отсутствует единство этико-эстетической
оценки.
Так, значит, нас увлекает одна только форма, изумительная форма
"Эдипа". Эта форма - плод последнего цветения великой культуры,
выраставшей столь прямо и стройно. В этом удивительно гармоничном
произведении, глубочайшим образом связанном с самой сущностью поэта, все
проникнуто единым ритмом, все стремится к единственной цели. Софокл не
терпит побочных мотивов. С невиданной прямотой, недоступной ни для каких
соблазнов, которые могли бы отвлечь его в сторону, он подчиняет все
имеющиеся в его распоряжении изобразительные средства развитию фабулы. Уже
сама экспозиция трагедии вводит нас в действие, действие это все
нарастает, оно разматывается плавно, подобно тугому канату и, мастерски
расчлененное, стройное, как пальма, оно устремляется ввысь. По
совершенству драматургической техники "Эдип" превосходит все аттические
трагедии. Нигде больше трагическая ирония не обладает такой счастливой