"Григорий Филановский. Говорящая душа" - читать интересную книгу автора

инфузории, магнолии. Приступай!..
Алик смотрел перед собой. Понемногу он начал всматриваться и
вслушиваться в одну тоненькую травинку, ярко озаренную солнцем. Ему
сделалось как-то душновато, томительно, и он непроизвольно протянул:
- Пи-ить...
- Великолепно! Ты ухватил душу травинки! - Глаза Сергея разбрасывали
бойкие солнечные искры. - Тебя не удивляет это слово - душа? Душа, бог, -
возможно, ты и не слышал этих старых слов?..
Алик промолчал. Ему сейчас вовсе не хотелось выяснять, что такое бог. И
Сергей не стал вдаваться в подробности. Заметил мельком:
- Большая часть человечества доныне верит в бога. Правда, смешно?
Жаль, что сейчас на месте Алика не находилась большая часть
человечества - один вид Сергея убедил бы всех, что и впрямь смешно...
Алик весь нацелился на муравья.
"...Несу, несу, несу, - торжествовала муравьиная душа. - Несу добычу!"
- объявлялось собратьям на муравьиной тропке. А дом, муравейник в двух
шагах человеческих, в тысяче муравьиных, - далековато, впрочем.
"...Устал малость... Перекусить бы... - это едва-едва, будто скрипочка
в шторм. А звучно: - Несу - домой, несу - домой..."
Донес и запропастился в какой-то муравьиной пещерке. Алик чуть тронул
палочкой, и тут поднялась муравейная буря:
"Тревога! Эй! Тревога! Что? Где? В бой! На кого? А? Что? Ничего? Ничего
страшного. Прошло. Порядок. За работу..."
- Молодчина, Алик, так она и познается - настоящая жизнь...
"...Дети, дети, - кричала перепелка, - за мной, милые. Стоп!"
Подсолнечник исподлобья глядел на Солнце:
"Хватит, довольно мне жарких лучей, голова моя отяжелела, черные
семечки вызрели и готовы пасть на землю".
Встрепенулся паук:
"Что там бьется?.."
"Что со мной... Почему не улетаю! Что меня удерживает?"
- Ага, муха, - прокомментировал Сергей, - видит она мир обобщенно,
большими грубоватыми кусками, и не замечает таких поразительных, роковых
подробностей, как паутинка...
"Рванусь-ка, - продолжала муха, - надо же мне лететь. Ой, кто это
мрачный ползет ко мне? Как жутко! Вырваться любой ценой. Нет, я как будто
запутываюсь все сильнее..."
- Дядя Сережа, спасем?
- Нельзя вмешиваться. Мы наблюдатели. Факты, только факты,
исключительно факты. Иначе...
"Ай! Кольнула иголочка в грудь, и я уже не могу шевельнуть ни одной
лапкой: ни задней, ни средней, ни передней. У, как темнеет белый свет..."
Молчал трухлявый пень. Молчал обкатанный в незапамятные времена камень
- неужто ему нечего рассказать о себе? Тихие облака лениво плыли в
бесконечном синем безмолвии.
"Скорей", - чирикнул воробей.
Молчал журчащий ручеек. Невидимая личинка пискнула:
"Иду на свет..."
И желтый полдень легкой тенью раскачивался по опушке: спать, пить,
спать, пить...