"Владимир Фильчаков. Эксперимент N 1" - читать интересную книгу автора

ривать с Богом где-то кроме как в ковчеге? Нельзя. Он помотал головой,
вытер рукавом слезящиеся глаза. Никак нельзя. Будь на его месте Са-
ав... Нет, Саав еще молод и неразумен. Как бы поступил на его месте
Саав? Или Вул? Трудно сказать. Вул в два раза старше Саава, но Теофей
не знал, как поступил бы Вул, потому что Вул в два раза моложе Теофея.
Да и важно ли это - как поступили бы Вул и Саав? Не Вулу и Сааву Бог
доверил быть Проводником, а ему, Теофею, и Теофей сам решает. Вот он
решил построить для Бога ковчег. А если при этом он обманул жителей
деревни... Нехорошо. Обманывать нехорошо. Стать Проводником и обманы-
вать... Но теперь уже поздно. Прийти к ним и сказать, что Бог вовсе не
просил ковчега... Признаться во лжи... Они ничего не скажут, только
утвердятся в мысли, что совсем выжил из ума старый Теофей. А может
быть, кто-нибудь и скажет. Вот Приум, например. Да, Приум непременно
что-нибудь скажет. Хотя бы вот : "А куда ковчег будем девать?" На него
шикнут, и все. Мол, не перечь старому человеку. Мол, каким еще ты ста-
нешь, когда доживешь до таких лет. Нет, прийти и сказать такое немыс-
лимо. Невозможно такое сказать. Да и не надо такое говорить. Обманул
так обманул. Теперь молчи. Да и потом - где же с Богом разговаривать?
Интересно - а можно ли прожить жизнь и ни разу не согрешить? Ни ра-
зу... Никого никогда не обмануть, никого никогда не унизить. Не согре-
шить ни разу... Холодно... Нет! Не холодно совсем. Что это он вообра-
зил? Не холодно, а страшно. Ведь если то, что он видел в снах - не бо-
лее чем сны... Страшно даже подумать об этом... Что же получается -
если это были только сны, тогда ему придется продолжать лгать? Продол-
жать строить ковчег, подгонять, чтоб поторопились? Или признаться в
том, что он, Теофей, действительно выжил из ума? Бррр! Невозможно в
этом признаться, невозможно! Никто, конечно, не покажет на него паль-
цем, никто не захихикает, но он-то будет знать, что не захихикают
только потому, что будут сдерживаться. Из уважения к нему, значит. А
может быть и захихикает кто-нибудь. И стоит ему, Теофею, на этого, за-
хихикавшего, посмотреть, как у того сделается постное лицо. Дескать -
что? Я ничего. Ну а за глаза... Ох-ох-ох!
Но не может же быть, чтобы это были просто сны. Ведь никогда же с
ним ничего подобного не было. А тут - свет. И не то чтобы просто свет
- как от солнца, например, а такой свет, что проникает в самую глубь и
просвечивает насквозь. И Голос... Ласковый такой... Он, Теофей, не
помнит, чтобы с ним так ласково говорили. Да нет, эта ласка не в инто-
нациях Голоса, она откуда-то извне, и обволакивает, обволакивает...
Непостижимая ласка, нечеловеческая... Нет! Не может это быть простыми
снами! Невозможно!.. Теофей осекся. Кажется, последние слова он прок-
ричал вслух. Он подслеповато прищурился, оглядел сгущающиеся сумерки -
нет ли кого поблизости, не слышал ли кто? Сердце забилось толчками, в
горле встал комок. Если услышат, что он, Теофей, сомневается, тогда...
Не хочется думать об этом... Горько думать об этом... Почему выбор пал
на него? Он стар, немощен и не честен. Обманывал ли он когда-нибудь
раньше? Обманывал. Обманывал! Грешен. Грешен! Так почему же выбор пал
на него? Не потому ли, что другие более грешны? Как замолить грехи?
Как задобрить Бога, который, конечно же, знает, что он, Теофей - гре-
шен? Надо принести ему в жертву козленка. И не одного. Самого лучшего
вина. Теофей смутился. Разве Бог пьет вино? Разве Бог ест мясо? Нет,