"Владимир Фильчаков. Псих из девяносто восьмого" - читать интересную книгу автора

местах, на каких он вчера их оставил. Потом - в серванте виднеется старый
чайный сервиз, уж лет пять как последнюю чашку из него разбили. Он сам и
разбил. А он вот, стоит. И заварник цел, и молочник. И три блюдца. И четы-
ре чашки. Тут взгляд Павла Петровича упал на телевизор... Батюшки мои! И
телевизор старый! "Рекорд". Таких давно уж не делают. И сломался он окон-
чательно в восемьдесят четвертом году. Этот у него полетел, как его... ки-
нескоп. Да. Павел Петрович сдал его в мастерскую на запчасти, а себе купил
новый, цветной. Где же он, новый?
Ноги у Павла Петровича ослабели, и он сел на стул. Что же это делает-
ся, товарищи? Глупости какие-то. Ну не склероз же это, в самом деле. Скле-
роз - это когда чего-нибудь не помнишь, а тут... Он же все помнит, и про
будильник, и про сервиз, и про телевизор... На столе лежала вчерашняя га-
зета. Он читал ее вчера, сидя в старом кресле, под торшером, а потом поло-
жил на стол. Он всегда так делал, это вошло в привычку. Он перевернул га-
зету и вздрогнул. "Правда". Он выписывал "Правду" до девяносто первого го-
да, потом перестал, потому что партия развалилась и газета стала совсем
другой. Он поискал очки, и снова вздрогнул. Очки были чужие. Вот этих вот
очков, воля ваша, он не помнил. Черные, с отломанной дужкой. Это не его
очки! Он боязливо оттолкнул очки, отодвинул газету подальше, попытался
прочитать дату... Сердце кольнуло и забилось неровными толчками. Он разг-
лядел-таки дату: десятое июля тысяча девятьсот восьмидесятого года. Он
встал, похлопал зачем-то по карманам пижамы, безумными глазами посмотрел в
окно - на зеленый тополь. И тополь не тот. Что это он такой низкий, до
третьего этажа не дотягивает? Что же это такое, а?
Сделалось страшно. Захотелось убежать куда-нибудь, хоть на улицу.Павел
Петрович осторожно подошел к шкафу, открыл дверцу. Слава Богу, брюки на
месте, и плащ на месте. Вот только выглядят они как-то не так, новее выг-
лядят, намного новее. И вот тут, на брюках, у коленки, должно быть темное
пятно от соуса, которое так и не удалось вывести, а его нету. Вот хоть
тресни - нету! Трясущимися руками Павел Петрович натянул брюки прямо по-
верх пижамных, надел плащ, нащупал на гвозде ключи, покосился на дверь,
обитую дермантином, который три года назад Володька, Иринкин муж, заменил
на новейший утеплитель, и вышел на лестничную площадку. Больно ударила по
глазам зеленая краска панелей, которая должна быть синей, и замок в двери
оказался старый, сломавшийся десять лет назад... Павел Петрович захлопнул
дверь и заспешил вниз. Навстречу попалась Антонина, соседка по площадке,
Павел Петрович посмотрел на ее помолодевшее лицо и быстро прошмыгнул мимо,
односложно ответив на приветствие. На повороте лестницы краем глаза уви-
дел, что Антонина смотрит на него с бесконечным удивлением, будто не узна-
ет. Он вышел во двор, и двор показался ему незнакомым, и он уже знал, что
двор обычный, только помолодевший лет на пятнадцать. Или на сколько там?
Он поспешил к автобусной остановке, где стоял газетный киоск. И киоск был
не такой, и все вокруг не такое. Прежде всего, на киоске висела вывеска
"Союзпечати", которую давно уже заменили на "Роспечать". Во-вторых, киос-
кером оказалась Прокопьевна, соседка с шестого этажа. Круглыми глазами Па-
вел Петрович смотрел на нее и чувствовал, что на голове шевелятся редкие
волосы - Прокопьевна умерла четыре года назад и Павел Петрович одним из
первых бросил в ее могилу ком земли...
На негнущихся ногах Павел Петрович приблизился к киоску, непослушными
руками достал кошлек, даже не удивился тому, что он почти новый, раскрыл