"Генри Филдинг. Дневник путешествия в Лиссабон " - читать интересную книгу автора

читателя, и такое приятное, что он лишь очень редко соглашается от него
отказаться, если автор и заявит, что хотел ему только помочь. Есть, правда,
случаи, когда наблюдения уместны, и другие случаи, когда они необходимы, но
подсказать их может только собственный ум. Я отмечу всего одно общее
правило, которое полагаю истинным в отношениях между рассказчиком и
слушающим, так же как между автором и читателем, а именно - что вторые не
прощают первым ни одного замечания, из которого явствовало бы, что эти
вторые не могли бы дойти до этого своим умом.
Но весь его труд по приобретению знаний, все его умение отобрать их и
все искусство, с каким они сообщаются, - всего этого мало, если он не сумеет
стать собеседником не только ценным, но в какой-то степени и приятным. Вся
ценность, какую можно извлечь из нудного рассказа скучного малого, едва ли
может вознаградить нас за наше внимание. Нет, казалось бы, ничего на свете
столь ценного, как знания, а между тем нет ничего, к чему люди прилагали бы
так мало усилий; разве что речь идет о том самом низком уровне знаний,
который вызван любопытством, а значит - пользуется поддержкой этой сильно
действующей страсти. В самом деле, удовлетворить эту страсть по плечу любому
путешественнику; но руководящим правилом это служит только слабым умам.
Поэтому, чтобы рассказ его понравился человеку умному, путешественник
должен обладать несколькими важными и редкостными талантами, столь
редкостными, что едва себе веришь, обнаружив их в одном и том же человеке.
И если все эти таланты должны соединиться в рассказчике, то тем более
это необходимо писателю, ибо здесь повествование допускает более высокие
украшения слога, и каждый факт, каждое чувство подвергается самому полному и
неспешному рассмотрению.
Странным поэтому показалось бы, если бы таких писателей нашлось сколько
угодно; ведь природа распределяет свои богатейшие таланты весьма бережливо,
и редко когда одному человеку достается их несколько. Но, с другой стороны,
столь же трудно решить, почему едва ли найдется хотя бы один писатель такого
рода, заслуживающий нашего внимания; и в то время, как все другие ветви
истории (а это история!) дали работу нашим лучшим перьям, почему именно ею
пренебрегли все люди большого таланта и эрудиции и передали ее в законную
собственность готам и вандалам?
А между тем именно так обстоит дело, за очень, очень редкими
исключениями. В их числе я охотно назвал бы Бэрнета и Аддисона, если бы не
правильнее было считать первого политическим эссеистом, а второго -
комментатором классиков, а отнюдь не авторами книг о путешествиях; этого
звания они и сами, возможно, меньше всего жаждали удостоиться.
И правда, если выделить эту пару да еще двоих-троих, в остатке получим
такую гору скуки, что наименование "писатель-путешественник" едва ли
покажется желанным.
Знаю я, знаю, что таковым кое-кто считает и старика Гомера; и правда,
начало его "Одиссеи", может быть, и подтверждает такое мнение, с которым я
не стану спорить. Но каким бы видом поэзии ни была "Одиссея", она несомненно
возглавляет его, так же как "Илиада" возглавляет другой. Это, я думаю,
превосходный Лонгин признал бы и в наши дни.
Однако на самом деле "Одиссея", "Телемак" и прочее в этом духе по
отношению к описанию путешествия, которое я задумал, то же, что
романтические фантазии по отношению к истории: первые только путают и
искажают вторую. Я далек от мысли, что Гомер, Гесиод и другие древние поэты