"Евгений Филенко. Дочь морского бога (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

О корень сосны узловатый
Споткнулась ты ненароком
И в руки мои упала...
Когда же сказала: "Довольно",
Трухой уж была та сосна.

"Сними очки, - сказал я, отстраняясь, но продолжая держать ее в своих
ладонях. - Хочу узнать, какого цвета твои глаза". - "Нетушки, - ответила
Ева. - Фигушки вам, больно вы все скорые..." Она стояла на каком-то пеньке,
и лицо ее было прямо напротив моего, Я потянулся, чтобы стащить с нее
проклятые марсианские окуляры, и тогда она снова меня поцеловала, да так,
что мне стало как-то не до очков.
Как мы выбирались из этой чащи - разговор особый. Автобус, разумеется,
давно укатил, вероятно - прямиком в парк, где его помыли, почистили и
поставили баиньки до утра. Завечерело, похолодало, откуда-то налетели
комары, но мне нечем было укрыть Евины плечи, кроме собственных рук. И мы
часа полтора молча брели по вымершему шоссе, не размыкая объятий, и казалось
нам, что это шоссе ни с того ни с сего провалилось куда-то в архейскую эру
вместе с нами, что мы никогда не доползем до его конца, так и сгинем в
открывшемся вдруг временном провале, и что неясные огни на горизонте,
которые, судя по всему, должны бы принадлежать городу, никакому городу не
принадлежат, а суть иллюзия, мираж, фата-моргана... И лишь в первом часу
ночи нас подобрал какой-то заблудший, как и мы, таксист, тоже совершенно
одуревший от пустоты и одиночества. Тогда я впервые увидел, чтобы таксист
обрадовался пассажирам, и он всю дорогу до Прозрачного говорил, говорил без
умолку - то ли чтобы прогнать пережитые страхи, то ли чтобы просто
успокоиться и не влепиться в столб.

Невидимый в ночи,
Путник окликнул меня.
Наверное, с бродячим псом
Он заговорить готов,
Лишь бы не идти одному.

Ева молчала, держа меня за руку, и лучи от фар встречных машин
отражались в ее непроницаемых очках и дробились искрами в проволочных
волосах цвета самой непроглядной ночи.
Только что меня удостоили визита сильные мира того. Во главе делегации
был директор парка. Судя по жлобской морде - работник ножа и топора, из
мясорубов разжалованный за особую жестокость. Я не любил его заочно, потому
что каким же нужно быть сквалыгой, чтобы довести вверенное хозяйство до
такого жалкого состояния! Теперь же я его просто возненавидел. С ним была
хрупкая моложавая дамочка, как видно - из потомственных пионервожатых,
которая все время всплескивала ручками и сюсюкала. Кроме них, два дедушки:
первый - желчного вида старикан в берете и уцененном пальтишке, второй -
величественный старец, породистый, благообразный, с непокрытой пышной седой
гривой, в кожане и с тростью. Старец курил трубку и ни на кого не глядел, а
старикан морщился и брюзжал, поминая бег трусцой вкупе с виброгимнастикой.
"Вот, - сказал директор и показал на меня пальцем. Мне сразу вспомнились