"Владимир Филимонов. Чукоча (История собаки, которую предал человек) " - читать интересную книгу автора

ждут вездеходчики. Но что-то в ее походке удивило - олени так не ходят.
Солнце ослепляло меня, и я не сразу разобрался в истинном положении вещей.
Лишь когда животное, скрывшись за бугром, неожиданно выскочило в пятидесяти
метрах от меня, понял, что передо мною волк. Я в восхищении замер. Ростом он
был с небольшого оленя, несмотря на то что прихрамывал: видно, попал в
забытый с весны песцовый или, хуже, в росомаший капкан. Волк вел себя очень
свободно, вид имел деловитый и в своих серых оборванных галифе был далеко не
франт, а походил на пьянчугу, спешащего поутру к пивному ларьку. Временами
какой-нибудь зазевавшийся куропач возмущенно тарахтел в трех метрах от него,
и волк делал игривый выпад в его сторону: смотри, мол, кому-кому, а тебе я
еще шею сверну, несмотря на свои три лапы. Он был, видно, в своих владениях
и хозяйски рыскал по сторонам, но непорядка и изменений не находил.
Приподнял лапу на какой-то кустик, глуповато повертел лобастой башкой и
вновь деловито заспешил - некогда.
Чукоча заинтересованно смотрел на меня и даже нетерпеливо подтолкнул
носом карабин, но я помахал у него перед мордочкой пальцем и сказал:
- Зачем же бессмысленно убивать? Грех это.

Два с половиной месяца, когда мы сплавляли и сплавлялись на надувашке
последовательно по трем рекам, были настолько полнокровными и наполненными
каждодневным трудом, что редкие дни, в которые мы не делали своих
четырнадцати ходовых часов, казались прожитыми в лени. Из концентратов в еду
уходило настолько мало, что мы подумывали, а не оставить ли их где-нибудь в
лагере. Основное - утки, куропатки, хариус, ленок, грибы, брусника,
смородина. Специально времени на охоту мы не тратили, охотились походя, в
направлении маршрута, и обязательно что-нибудь попадалось. Мы никогда не
жадничали: трех уток добыл - и хватит, по утке на нос, шесть хариусов
вытащил - вот она и уха.
Чукоча менялся с каждым днем. Из лопоухого щенка с непомерно тяжелыми
лапами он превращался то в квадратного эрделя, то в смешную преогромную
таксу - рос скачками, то вверх, то в длину.
С Игорем у них установились джентльменские отношения. Чукоча вел себя
корректно: никогда не лез в палатку, если попадал в воду, не встряхивался
вблизи пищи, как это любят делать иные "дворяне", не попрошайничал у костра.
Наоборот, свою долю завтрака или ужина деликатно брал в зубы и отходил. Если
еды ему не хватало, он удалялся в тундру и вылавливал евражку.
Времени воспитывать его у меня не было, но зато здесь славно поработали
гены. Чукоча оказался чистопородной чукотской лайкой, принцем заполярного
собачьего племени. Причем можно было определить по масти, росту и
выносливости, что его род многократно освежался волчьей кровью. Я его ни
разу не ударил, но и ни разу не погладил. Наша дружба с самого начала стала
мужской. Он наблюдал наши уплотненные работой дни, считал, наверное, что
родился для жизни с дельными людьми, и исполнял свое предначертание как
высокосознательное существо.
Я говорю "существо", чтобы не говорить "животное", ибо считал его
братом по духу. Вечерами он, устававший не меньше нас, ложился у костра с
той стороны, где был я, и это скупое внимание ко мне говорило больше о его
действительных чувствах, нежели любое беззастенчивое проявление
привязанности, свойственное его собратьям на материке. Временами я ловил
себя на мысли и действии, что хочу нравиться Чукоче, утвердить его в том,