"Василий Филиппов. Юлиус Фучик ("Жизнь замечательных людей" #668) " - читать интересную книгу автора

пльзенской "Правде" около двадцати статей по вопросам театра и литературы.
Правда, резонанс этих выступлений был невелик. Свои взгляды на творчество
отдельных чешских писателей он отстаивал и на семинарах в университете, хотя
считалось чем-то неслыханным вступать в спор с преподавателями. Один из
университетских коллег Фучика, Земан, вспоминал, какие бурные споры затевали
Фучик и словацкий коммунист Урке на литературоведческом семинаре, который
вел профессор Гисек. Считая свои воззрения чуть ли не святыми для студентов,
Гисек приводил в пример творчество Петра Безруча, автора "Силезских песен",
как доказательство того, что чешская национальная поэзия всегда органически
сочетается с поэзией социальной, что героями этой поэзии были мелкие
ремесленники, торговцы, чиновники, то есть мелкая буржуазия. Профессор был
немало удивлен, когда Фучик сказал, что это полуправда, что Безруч был
поэтом не мелкой буржуазии, а поэтом порабощенного народа: голосом крестьян
Бескид, рабочих Остравы, горняков, плотников, горничных, голосом
пролетариата, который был для него народом. Выступление Фучика вывело из
себя профессора. "Расхождения между Фучиком и Гисеком, обнаружившиеся в 1924
году, проявились и через много лет, - вспоминал Земан. - Во времена
оккупации Фучик вел революционную борьбу в подполье, а Гисек стал министром
просвещения в правительстве протектората".
В бумагах профессора Якубеца сохранилась курсовая работа Фучика
"1799-1804 годы в романе А. Ирасека "Ф.Л. Век"", написанная зимой 1925 года.
Юлиуса взволновала поднятая Ирасеком тема дружбы чешского и русского
народов, картина восторженной встречи в конце 1799 года легендарного
русского полководца Суворова и его чудо-богатырей в Праге, только что
совершивших швейцарский поход. Писатель показал, что победа русского народа
над Наполеоном способствовала росту национального самосознания чешского
народа.

Экзамен по-латыни Фучик сдавать не стал и потому числился
вольнослушателем, "вечным студентом". Он так и не стал сдавать
государственные экзамены и, естественно, не получил диплома. Дело было не в
отсутствии у него лингвистических способностей, ведь он хорошо знал русский,
немецкий и французский языки, а скорее в том, что он никак не мог побороть
себя, заставить зубрить мертвый латинский язык, не дающий ему никакой
практической пользы. Вся его страстная натура восставала против школярского
отношения к жизни, над которым так гениально смеялся Гете в своем разговоре
Мефистофеля со студентом, закончившемся словами: "Теория, мой друг, суха, но
зеленеет жизни древо".
Среди пражских студентов в 20-е годы наблюдалось бурное политическое
брожение. На арену борьбы вместе с отцами, завоевавшими национальную
независимость, выходят сыновья. Они начинают свой путь в необычном,
расколотом мире, реагируют на все со всем пылом молодости. По вечерам
молодежь собирается в пражских ресторанчиках и маленьких кафе. Взгляды одних
обращены к Москве, других - к Парижу, Лондону. Чуть ли не у каждого свои
готовые решения "домашних" и мировых проблем. Максимализм и самоуверенность
молодости уживаются с сомнениями и растерянностью перед реальной, а не
книжной действительностью. Возникают самые разные художественные и
политические общества и клубы с громкими названиями и программами. Всюду
споры до изнеможения. Впоследствии многие из пражских студентов отреклись от
того, что проповедовали: одни стали благонравными гражданами, другие