"Владимир Фирсов. Возвращение" - читать интересную книгу автора

этом доктора - тот сделал круглые глаза, обещал накрутить девкам хвосты,
чтобы не забывали, однако дело так и не сдвинулось. Ничего не понимая,
Николай Тимофеевич решил не уступать - он не мог поверить, чтобы ученые
медики не сыскали в своих научных институтах завалявшегося листочка, и
пригрозил, что вырвет страницу из какой-нибудь книги. Тогда ему принесли
наилучшей бумаги, а вместо чернил или карандаша дали заостренную палочку все
из того же неизвестного материала - не то стекло, не то металл. Однако
писала эта палочка не хуже той довоенной авторучки фабрики "Сакко и
Ванцетти", которой он подписывал ведомости в своем колхозе, - не кляксила,
не пачкалась, не засыхала. Случайно Николай Тимофеевич обнаружил у нее
замечательное свойство - оказывается, тупым концом можно было одним
движением бесследно стирать написанное, не причиняя ни малейшего ущерба
бумаге. При очередном визите доктора он выразил ему свое восхищение
качеством заграничной новинки.
- Подумаешь, новинка, - фыркнул тот. - Древние греки называли это
"стило". Одним концом писали на восковой дощечке, другим стирали - работали
над стилем. А это лишь новое техническое решение...
Так или иначе, но письмо в родную деревню было написано, сложено
треугольничком и передано для отправки в собственные руки лечащего врача.
Правда, на вопрос об обратном адресе тот замялся, а потом сказал, что
напишет его сам.
- Да вы, наверно, там раньше письма очутитесь, - сказал он, разглядывая
адрес. - Здоровье уже в полном порядке, так что завтра- послезавтра мы с
вами съездим в Москву, покажем вас ученым, а потом вы свободная птица...
Сможете поехать домой - это ведь совсем рядом... - Он задумался, глядя
прозрачными глазами на своего пациента с какой-то внутренней тревогой, а
потом спросил словно невзначай: - Вы ведь небось на фронт сразу запроситесь?
- А можно будет? - Николай Тимофеевич думал об этом постоянно, но не
знал, берут ли теперь в Красную Армию после тяжелых ранений. Первый раз он
был ранен под Вязьмой, провалялся в госпитале до морозов, после чего был
направлен в родные места для формирования партизанского отряда, однако едва
добрался до места, как нагрянули немцы.
- Почему же нельзя... - медленно произнес врач, словно к чему-то
прислушиваясь. - Вам теперь все можно будет... Даже на фронт...
Николай Тимофеевич еще раз взглянул на своего собеседника - мужик что
надо, ростом под два метра, хотя и тонкий в бедрах, ручищами лом может
согнуть, а прикоснется мягко - любая боль уходит. Как говорится, врач от
бога. Такому в медсанбате цены нет. Видно, не раз просился, да не пускают -
ишь, глаза какие грустные.
- А вам что - нельзя? - тихо спросил, почти шепотом.
- А мне нельзя. - Доктор сразу подобрался, сделался колючим, как еж, и
тут же ушел, унося в своих чудодейственных руках треугольник солдатского
письма.
В неторопливой больничной жизни было два странных обстоятельства, над
которыми Николай Тимофеевич подолгу размышлял. Первым фактором был
ежедневный дождь, который начинался почему-то всегда в три часа, когда глаза
после обеда так и слипались. Кончался он тоже словно по расписанию - ровно
через час. Большие часы с бегающей секундной стрелкой висели напротив
кровати, и Николай Тимофеевич довольно скоро заметил, что дождь начинается и
кончается минута в минуту. Вначале он решил, что это искусственное