"Тибор Фишер. Книжный червь" - читать интересную книгу автора

вступлением: так, объяснение ситуации. Гнев Ахиллеса: всегда считалось, что
речь идет о гневе Ахиллеса из-за потери любимой наложницы или своего друга,
Патрокла.
Когда он прочел эти слова в одиннадцать лет, он не удосужился прочесть
их по-настоящему. В семнадцать, когда он второй раз перечитывал поэму,
вступление опять показалось ему обычным зачином, нужным, чтобы быстро ввести
читателя в суть дела.
И лишь когда ему было тридцать, и он застрял в лифте, а потому принялся
перечитывать книгу по третьему разу, ему открылся истинный смысл этих слов -
так крыша уступает напору ливня и начинает пропускать воду.
Какому же еще слову, как не "гнев", открывать произведение, с которого
началась вся западная литература? Гнев Ахиллеса. Теперь он понимал, что это
такое: гнев человека, живущего в этом чертовом мире. Человека, у которого
нет выбора. "Илиада" была правдой от и до. "Одиссея" - та являлась дешевым
чтивом: развлекаешься с сомнительными дамами, потом заявляешься домой,
устраиваешь там погром и разом убиваешь всех обидчиков. "Илиада" же - вещь,
сделанная на века: против воли отправиться на войну, которая тебе на фиг не
нужна; оказаться там среди недоумков, которые эту свою Трою, и ту не сразу
могут найти; все время помнить, что мать тебя бросила, сбыв на руки
какому-то кентавру, и он заставлял тебя жрать требуху; отсутствие выбора, ни
черта впереди - и знание, что домой тебе не вернуться и вообще, ничего
хорошего тебя уже никогда не ждет.
Читая репортажи об очередном психе, средь бела дня перестрелявшем из
окна соседей, а потом, когда полиция уже готова была защелкнуть на нем
наручники, выстрелом снесшим полчерепа и себе, он понимал, что в данном
случае причина самоубийства - не угрызения совести, не желание досадить
пенитенциарной системе, но - отчаянье: натворив дел, убийца даже
удовлетворения не почувствовал - черту-то он перешел, но и за чертой было
все то же - ярость. В ярость впадал Гильгамеш. Яхве испытывал приступы
гнева. Моисей гневался. Фараон бесился от ярости. Электра доходила до белого
каления. Эдип исходил пеной. Десперадо вела ярость мести. Гамлет был вне
себя от гнева. Орландо неистовствовал.
Все упиралось в Старика Наверху... Карма. Рок. Фатум. Судьба. Парки.
Предопределение. Намтар. Норны. Фортуна. Провидение. Ананке. Космос. Аллах.
Книга Судеб. Чертова пряжа! Слова тасовались, как карты в колоде; они были
затертыми клише, кочевавшими из книги в книгу - не потому, что у писателей
не хватало фантазии, а потому, что это был единственный способ выразить хоть
что-то.
Вас останавливает прохожий посреди Лондона: "Мне нужен Фулем".
"Электростанция? Резиденция епископа? Футбольный клуб?" Имена двоятся,
троятся. Вот вам стаканчик с игральными костями, только - чтобы узнать, как
легла фишка, нужно сделать бросок.

Он неспешно направился на Юнион Сквер, в "Barnes & Noble".
Книжные магазины - чем они больше, тем легче в них затеряться. Ближе к
закрытию находишь какой-нибудь тихий закуток, затаишься там, покуда все не
уйдут - и принимайся пожирать книги, как червь-книготочец. Ловили его крайне
редко. За все годы было лишь четыре случая, когда его поймали за чтением в
магазине. Поймали - и отпустили на все четыре стороны.
Во взглядах их было что-то такое... Ему даже думать об этом не