"Тибор Фишер. Коллекционная вещь" - читать интересную книгу автора

именую "генуэзским каштановым". На торгах приличную цену за нее бы не дали:
мужчины предпочитают платить деньги за броскую, роковую красоту. Юмор,
обаяние на мужском рынке не котируются, хотя в прохладном сумраке спальни
самцы наверняка оценили бы ее по достоинству.
Уходит живописать картины прошлого за прикрытыми веками. Мое
пристанище, голая квадратная прихожая, погружается во мрак. Одиночная
камера, куда без суда и следствия брошена глиняная посудина.
За приоткрытой дверью спальни Роза, выхваченная из темноты снопом
яркого электрического света, готовится ко сну. Срывает одежды. Груди:
всего-то двести двадцать видов; ягодицы - двести восемьдесят четыре. Я веду
учет. Фиксирую. Делаю свое дело. Форма пупка - номер шестьдесят семь из
общего числа две тысячи двести тридцать четыре. "Лысый мертвец" называется.
С пупком "лысый мертвец" в моей коллекции собраны двадцать пять
землепашцев, девятнадцать лиц неопределенной профессии, пятнадцать
пастухов, четырнадцать воинов, десять служанок, девять швей, семь пекарей,
шесть шлюх, пять поваров, пять представителей благородного сословия, три
дискобола, три певца, три переписчика, два паромщика, два флейтиста, две
кружевницы, два монарха, два раба, два винодела, а также бакенщик,
красильщик волос, лентопродавец, маркитант, мученик, насыпатель долменов,
ничтожество, павлинолог, палеонтолог, подбиральщик подвыпивших прощелыг,
порицатель пороков, птицелов, самбуковед, собиратель колючей проволоки,
спинонатиральщик, торговец свечами, установщик межевых столбов,
устрициолог.
Мрак расползается повсюду; шумы, что в дневное время не слышны, теперь
звучат в полную силу. Все неодушевленное при посредстве ночи одушевляется.
Платяные шкафы стонут и ворчат, стулья судорожно вздрагивают, доски пола
суетливо ерзают. А я вслушиваюсь.
Проходит два часа пятьдесят три минуты. Дремотную тишину взрывает
оглушительный звонок. Оглушительней не бывает.
Роза, качаясь со сна, встает и нажимает кнопку домофона.
- Кто это? - Слова даются ей с большим трудом.
- Это Никки. Простите, что так поздно.
- Вы не в ту квартиру звоните.
- Вы ведь Роза? Корнелия вам ничего не передавала?
Нетвердые шаги в коридоре, незваная гостья впущена. Вижу ее мельком.
Вся как на шарнирах, походочка пружинистая, деловая, на спине рюкзак. На
вид лет тридцать, никак не больше. Но и не меньше. Я еще не теряю надежды
заполучить в свою коллекцию нос под номером сто шестьдесят семь, нос же
Никки, к сожалению, укладывается в сто шестьдесят шесть разновидностей,
которые у меня уже имеются. Порядковый номер ее носа - восемьдесят восьмой,
или "бегония". Это тот самый нос. Таким носом я наделила Лаису, когда
превращалась в чернофигурную вазу в том стиле, который сейчас принято
именовать "горгонским" (и который в действительности является моим
собственным).
Никки - с дороги. Похоже - с большой. Она во всех подробностях
повествует, как добиралась сюда на попутках из Испании. И то сказать, от
нее пышет поистине южным жаром. Роза, хотя ее среди ночи подняли с постели,
слушает о злоключениях таинственной пришелицы не без интереса.
Никки извиняется, она не понимает, как так получилось, что Корнелия,
ее венская подруга, Розу не предупредила. Извиняется многократно, раз