"Ф.Скотт Фицджеральд. Склеивая осколки" - читать интересную книгу автора

которых все знают.
Да, я заблудился в тумане. Вордсворт пришел к мысли, что "все высокое
ушло из мира", но при этом не ощутил побуждения умереть самому, а Китс,
этот Огненный Атом, ни на миг не прекращал борьбы со своей чахоткой и до
последнего часа не терял надежды жить и писать.
А мое самоуничижение было беспросветно мрачным. Казалось, это не
современно, а между тем я уже после войны встретил нескольких людей с
таким же настроением, людей благородных и знавших толк в работе. (Да-да, я
слышу, но вы судите слишком упрощенно - среди тех, о ком я говорю, были и
марксисты). У меня на глазах один мой знаменитый современник с полгода
размышлял о том, не лучше ли ему уйти в небытие; еще один, не менее
знаменитый, провел долгие месяцы в психиатрической лечебнице, потому что
не мог выносить никаких контактов с людьми. А тех, кто сдался и ушел из
жизни, я мог бы назвать во множестве.
Из этого я заключил, что выжившие сумели тем или иным способом начать
новую жизнь. Это дело серьезное - не то что сбежать из тюрьмы (возможно,
лишь затем, чтобы угодить в другую, а то и в ту же самую). "Побег",
"бегство прочь от всего", о котором так много говорят, - это же просто
прогулка внутри западни, пусть даже маршрут пролегает через Южные моря,
пригодные лишь для тех, кто желает плавать по ним на яхтах и писать
морские пейзажи. Начать новую жизнь - значит отрезать пути назад; здесь
уже ничего не восстановишь, потому что прошлое перестает существовать. И
раз уж я больше не могу выполнять обязательства, наложенные на меня жизнью
или мною самим, почему не разнести вдребезги манекен, который четыре года
позирует перед окружающими? Писателем мне придется быть и дальше, потому
что иного мне не дано, но я откажусь от всех попыток быть человеком - быть
добрым, справедливым, великодушным. Взамен всего этого пойдут фальшивые
монеты, ведь их полным-полно, и я знаю, где достать их по четвертаку за
доллар. За тридцать девять лет внимательный глаз научился распознавать
стекляшку, выделанную под бриллиант, и гипс, раскрашенный под мрамор.
Хватит мне гореть ради других, отныне я себе это запрещаю и заменю слово
"гореть" другим словом - "растрачивать".
Приняв это решение, я испытал прилив радости - я набрел на что-то новое
и подлинное. Для начала надо было, вернувшись домой, выбросить в мусорную
корзину целую гору писем, все как одно содержавших просьбы: прочесть
чью-то рукопись, пристроить чье-то стихотворение, выступить без гонорара
по радио, набросать предисловие, дать интервью, оживить сюжет пьесы,
разрешить семейную неурядицу, в общем, так или иначе продемонстрировать
мою отзывчивость и светлый ум.
Но в рукаве фокусника уже ничего не осталось. Давно уже он вытаскивал
из рукава платки единственно благодаря умению морочить публику; ну, а
теперь, если прибегнуть к образу из другого ряда, я складываю с себя
обязанность пополнять кассу, из которой платят пособия безработным, -
складываю раз и навсегда.
Пьянящая злобная радость не проходила.
Я напоминал самому себе людей с бегающими глазами, которые лет
пятнадцать назад часто встречались мне в пригородных поездах Большого
Нью-Йорка, - людей, для которых хоть весь мир завтра же провались в
тартарары, лишь бы их дом уцелел. Я теперь сам был одним из этих людей,
одним из тех благополучных, от которых только и услышишь: