"Борис Флоря. Иван Грозный " - читать интересную книгу автора

серебра они ковали золотые и серебряные сосуды "и имена на них родителей
своих возложиша, будто их родительское стяжание".
Сомнительно, однако, чтобы все это было известно восьми- или
девятилетнему мальчику; вероятно, о своеволии бояр Иван узнал гораздо позже.
В конце 30-х - начале 40-х годов опекуны если и скупо расходовали средства
на содержание великого князя, то уж, конечно, стремились, чтобы к нему не
поступали нежелательные для них сведения. Да и собственные наблюдения
мальчика в то время могли ограничиваться только узкой сферой дворцового
быта. Лишь во время ежегодных поездок на богомолье в Троице-Сергиев
монастырь он мог видеть что-то происходившее за пределами дворца. Однако
внешние опасности, угрожавшие в те годы стране, терзавшие ее внутренние
конфликты были так сильны, что раз за разом врывались и в эту узкую, так
резко отграниченную от обыденной жизни сферу.
Летом 1541 года Москва с тревогой ожидала нападения крымского хана
Сагиб-Гирея. С татарской ордой в поход на русскую столицу шли "турского царя
люди с пушками и с пищальми". В присутствии мальчика Боярская дума и
митрополит Иоасаф обсуждали, следует ли великому князю и его брату "в городе
быти или выйти". Было решено, что "малые государи" должны остаться в
столице, но решение это было принято вовсе не потому, что бояре были уверены
в ее безопасности: быстро уехать из Москвы не удалось ("борзого езды и
истомы никоторое не поднята, а с малыми детьми как скоро ездити") да и найти
безопасное для своих государей место тоже оказывалось делом трудным ("а в
которые городы в приходы татарские государи наши отступали на Кострому и в
ыные городы, и те городы по грехом нашим нынеча не мирны с Казанью, а в
Новгород и во Псков государи наши не отступали литовского для рубежа и
немецкого"). Иван и его брат Юрий остались в Москве и молились в Успенском
соборе перед иконой Владимирской Божией Матери и у гробницы Петра
митрополита, прося о небесном заступничестве от нашествия "поганых". К
счастью, русские войска не дали татарам перейти Оку, и Москва оказалась вне
опасности.
А в следующем 1542 году русская столица стала ареной настоящего
военного переворота. Князь Иван Васильевич Шуйский, отстраненный
противниками от руководства страной и посланный во Владимир "береженья для
от казанских людей", сумел привлечь на свою сторону собранное здесь войско
("многих детей боярских к целованию привел, что им быти в их совете"),
"пришел ратью к Москве" и при содействии своих сторонников в столице
захватил город и силою устранил своих противников. В дополнениях к
Синодальному списку Никоновской летописи, составленных по указанию царя,
отмечено, что когда арестовали главу враждебной Шуйским боярской
группировки, князя Ивана Бельского, то "бояре пришли к государю в постельные
хоромы не ко времени, за три часа до света". В это время "в комнате"
великого князя, вероятно, искал защиты сам глава русской церкви митрополит
Иоасаф, ранее приложивший руку к отстранению князя Ивана Шуйского и
справедливо опасавшийся гонений. Узнав об этом, "бояре пришли за ним к
государю в комнату шумом". В этих словах есть все основания видеть отзвук
детских воспоминаний разбуженного ночью двенадцатилетнего мальчика.
Митрополиту "начаша безчестие чинити и срамоту великую", и он вынужден был
уйти с митрополичьего двора на подворье Троице-Сергиева монастыря, но и туда
его противники "послаша детей боярских городовых... с неподобными речьми и с
великим срамом поношаста его и мало не убиша". Устраняя или убивая