"Уильям Фолкнер. Уош" - читать интересную книгу автора

надежды и преклонения; такими же орудиями отчаяния и беды.
И от этих-то людей, они думают, он захочет убежать. Нет, не от кого ему
убегать, не от кого и не к кому. Обратись он в бегство, и кажется, что он
просто спасается от одной толпы хвастливых и злых теней, чтобы очутиться в
гуще другой, точно такой же, ведь в этом мире, который он знал, они всюду
на один лад, а он уже стар, и далеко ему все равно не убежать, даже если б
и захотел. Не уйти от них, как далеко и долго ни беги; а когда человеку
под шестьдесят, тут уж далеко и не убежишь. Так далеко, чтобы очутиться за
пределами мира, где живут такие вот люди, где они устанавливают порядки и
правят жизнью. Сейчас, впервые за пять лет, ему показалось, что он
понимает, как могли янки или вообще кто-либо на свете победить их, этих
бесстрашных, гордых героев, признанных избранников и носителей доблести,
гордости, чести. Если бы он был с ними на войне, он, может быть, и раньше
разгадал бы этих людей. Но если б он разгадал их раньше, как бы жил он все
эти годы? Как мог бы он целых пять лет влачить память о том, чем была его
жизнь прежде?
Солнце уже клонилось к закату. Младенец просыпался и плакал; когда Уош
подошел к топчану, внучка кормила ребенка, но лицо ее было все так же
задумчиво, хмуро, непроницаемо. "Не проголодалась?" - спросил он.
- Не надо мне ничего.
- Поела бы.
Она не ответила и склонила лицо над младенцем. Он возвратился к своему
стулу и увидел, что солнце уже зашло. "Теперь недолго", - подумал он. Он
чувствовал, что они уже близко, и движимые любопытством, и жаждущие мести.
Казалось, он даже слышит, что они говорят между собою о нем, с яростью, но
и с пониманием: "Старый Уош Джонс все-таки дал маху. Думал, что обратал
Сатпена, да Сатпен его с носом оставил. Он-то думал, что полковнику теперь
либо жениться, либо раскошелиться, а полковник-то ему шиш". - "Но я ничего
такого и не думал, полковник!" - выкрикнул Уош и тут же спохватился при
звуке собственного голоса, быстро оглянулся и встретил вопросительный
взгляд внучки.
- С кем это ты? - спросила она.
- Ничего, это я так. Задумался просто и сам не заметил, что вслух
говорю.
Лицо ее опять становилось плохо различимо - неясное, хмурое пятно в
сумраке дома.
- Небось, - сказала она. - Небось, погромче бы крикнуть пришлось бы,
чтоб он там у себя в доме услышал. Да и кричи не кричи, его все равно не
дозовешься.
- А ты ладно, ладно, - сказал он. - Не думай ни о чем.
Но сам он уже не мог остановить свои бегущие мысли: "Да никогда в
жизни. Вы же знаете, я ни от кого не ждал большего, чем от вас. И я
никогда не просил об этом. Думал, не будет нужды. Ну что за нужда такому,
как я, сомневаться в человеке, о котором сам генерал Ли собственноручно
написал в бумаге, что он герой? Герой, - думал он. - Уж лучше бы ни один
из этих героев не вернулся домой в шестьдесят пятом году. - И еще. - Лучше
бы таким, как он, да и таким, как я, вообще не родиться на свет. Лучше
всем, кто останется после нас, сгинуть с лица земли, чем еще одному Уошу
Джонсу видеть, как вся его жизнь корежится и рассыпается в прах, словно
сухая лузга, выброшенная в огонь".