"Уильям Фолкнер. Притча" - читать интересную книгу автора

из-за собственной скученности и лишь чуть заметно шевелилась, колыхаясь,
растерянно и терпеливо глядя в становящемся все ярче свете на дверь отеля.
Потом в старой крепости над городом выстрелила утренняя пушка; тут же
невесть откуда возникли три флага и поднялись по трем флагштокам. Когда они
появились, стали подниматься, достигли верха и неподвижно повисли на миг,
был еще рассвет. Но затрепетали они на первом утреннем ветерке, уже сверкая
тремя общими цветами - красный знаменовал собой мужество и гордость, белый -
чистоту и верность, синий - правду и честь. Пустой бульвар позади
кавалерийского отряда внезапно заполнился солнечным светом, и длинные тени
всадников упали на толпу, словно кавалерия атаковала ее.
Однако это толпа наступала на кавалерию. Людская масса не издавала ни
звука. Почти спокойная, она была неодолимой в слиянности своих хрупких
частиц, подобно каплям в волне. С минуту кавалерия - там находился офицер,
но, судя по всему, командовал старшина - ничего не предпринимала. Потом
старшина что-то выкрикнул. Это была не команда, потому что солдаты не
шелохнулись. Собственно говоря, этот звук был ни на что не похож, невнятен:
тонкий, жалкий крик прозвучал на мгновенье в воздухе подобно слабым,
беспричинным, мелодичным крикам невидимых жаворонков, парящих высоко в небе.
Но вслед за ним раздалась команда. Только было поздно; толпа уже напирала на
военных, неудержимая в своей пассивной и несгибаемой смиренности, она несла
свои хрупкие кости и плоть под железо подков и сабель с почти отрешенным,
кротким и безразлично-презрительным равнодушием, подобно мученику,
выходящему на арену со львами.
Еще минуту кавалерия держалась. И не расступилась даже потом. Она лишь
стала пятиться, будто ее целиком подхватило и понесло: выкаченные белки
осаженных лошадей, негодующие, злобные лица всадников, рты, зияющие в
тщетных криках из-под занесенных сабель, плыли назад, словно останки воинов
из разрушенного дворца, замка или музея, несомые потоком, снесшим до
основания каменные склепы их славного уединения. Потом офицер высвободился.
С минуту казалось, что движется он один, потому что только он был неподвижен
над толпой, которая разделялась и обтекала его с обеих сторон. Потом он и в
самом деле тронул коня, не ослабляя поводьев, резко направил его сквозь
струящуюся толпу; под конем кто-то вскрикнул - послышался женский или
детский, возможно, мужской, от страха и боли высокий, будто у евнуха, голос
- когда офицер, пришпоривая коня, лавировал и вился в людском потоке, не
уступающем дороги, а принимающем всадника, как вода принимает плывущий челн.
Потом он скрылся. Убыстряя движение, толпа хлынула на бульвар. Она оттеснила
кавалерию и все прибывала, запруживая поперечные улицы, как река в
наводнение свои притоки, и в конце концов бульвар превратился в сплошное
бурлящее, безгласное озеро.
Еще до этого появилась пехота, она зашла от Place de Ville в тыл толпе
задолго до того, как скрывшийся офицер смог бы доложить дежурному по
гарнизону, тот отправил бы связного, тот вызвал бы посыльного, тот оторвал
бы от бритья и умывания адъютанта, тот разбудил бы мэра в ночном колпаке, а
тот позвонил бы или отправил курьера в крепость к командиру пехотного полка.
Это был целый батальон в полном вооружении, но без ранцев, он шел за легким
танком сомкнутой походной колонной, танк с закрытыми, будто перед боем,
люками раздвигал толпу как снегоочиститель, оттесняя ее на тротуары, идущая
следом пехота разворачивалась в две параллельные шеренги, и вскоре весь
бульвар от Place до старых ворот снова был пуст и с обеих сторон его