"Уильям Фолкнер. Притча" - читать интересную книгу автора

ощутил, что это он здесь чужой, и не только чужой, но и отверженный; что за
право и возможность носить на груди погрязневшего в боях кителя почерневшие
в боях символические нашивки доблести, стойкости и верности, физических
страданий и лишений он двадцать лет назад продал свое естественное право
принадлежать к человеческому роду. Но не выказал этого. Нося нашивки,
сделать этого он не мог, а то, как он носил их, говорило, что и не захотел
бы.
- Ну и что? - спросил он.
- Идти в атаку отказался весь полк, - негромко сказал рослый своим
рокочущим, низким, мягким, почти задумчивым баритоном. - Все до одного. В
ноль часов из траншеи не вылез никто, кроме офицеров и нескольких сержантов.
Разве не так?
- Ну и что? - повторил сержант.
- Почему же боши не атаковали, - сказал рослый, - когда увидели, что
наши остались в траншее, что атака почему-то сорвалась? Велись и мощная
артподготовка, и заградительный огонь, только когда он прекратился и нужно
было идти в атаку, из траншеи вылезли только взводные, а солдаты и не
подумали идти за ними. Немцы наверняка видели это, а? Если в течение четырех
лет позиции разделяет какая-то тысяча метров, то противник видит, что атака
сорвалась, а может быть - и почему. И нельзя сказать, что они испугались
обстрела; люди вылезают из траншей и бегут в атаку прежде всего затем, чтобы
их не накрыли чьи-нибудь снаряды - иногда приходится спасаться и от своих,
разве не так?
Сержант смотрел только на рослого; этого было достаточно, потому что он
ощущал присутствие остальных - притихшие, настороженные, они, затаив
дыхание, жадно ловили каждое слово.
- Фельдмаршал, - злобно сказал сержант презрительным тоном. - Кажется,
самое время взглянуть на документы в кармане твоего мундира. - Он протянул
руку. - Дай-ка их сюда.
Рослый еще минуту спокойно глядел на него. Потом его рука скрылась под
спецовкой и появилась наружу с бумагами, мятыми, грязными, потертыми на
сгибе. Сержант развернул их. Однако, казалось, он даже не заглянул в
документы, взгляд его снова забегал по неподвижным, сосредоточенным лицам,
рослый по-прежнему безмятежно и выжидающе смотрел на него сверху вниз, а
потом заговорил снова, сухо, спокойно, непринужденно, почти рассеянно:
- А вчера в полдень весь наш фронт прекратил огонь, велась лишь
символическая стрельба, одно орудие на батарею - на каждые десять
километров, англичане и американцы прекратили пальбу в пятнадцать часов, а
когда все стихло, стало слышно, что боши сделали то же самое, так что к
вечеру во Франции уже не было артогня, только символическую стрельбу
пришлось пока оставить, ведь полная тишина, обрушась на людской род после
четырехлетнего грохота, могла бы уничтожить его...
Сержант одним движением торопливо сложил бумаги и протянул их рослому.
Очевидно, это была уловка, потому что не успел тот потянуться за ними, как
сержант, не выпуская бумаг, схватил его за грудки и рванул к себе, однако на
месте не устоял он сам; а не рослый, разбойничья физиономия сержанта
оказалась нос к носу с его лицом, сержант оскалил гнилые, потерявшие цвет
зубы, собираясь заговорить, однако не сказал ничего, потому что рослый
спокойно, неторопливо продолжал:
- А теперь генерал Граньон везет сюда весь полк и хочет добиться у