"Кавказский принц 2" - читать интересную книгу автора (Величко Андрей Феликсович)

Глава 20

Пора бы уже в Царском небольшой аэродромчик устроить, зачастил я сюда, а трястись каждый раз на «Оке»… проще будет, чем заставить кого-то сделать нормальную дорогу от Гатчины. Все никак не удается сосредоточиться на предстоящей беседе, ругнулся я про себя на очередном ухабе. Беседа же ожидалась любопытная…

– И что вам вам на это ответил Константин Петрович? – с интересом спросил я императора.

– Что это приведет только к расколу общества, не дав никаких преимуществ, – вздохнул Николай.

– Я никогда не сомневался в его глубоком уме, – кивнул я, – и, по-моему, тут он совершенно прав.

Что да, то да – несмотря на свое несомненное сходство с Кисой Воробьяниновым из известного фильма, Победоносцев был человеком весьма неглупым.

Николай под воздействием внешних обстоятельств типа нарастания революционного движения, давления на него ближайшего окружения и просмотра наших киношек с музыкой пребывал в душевных метаниях. В частности, неделю назад у него (явно у него самого, вроде никто такого не советовал) появилась мысль разделить царский титул. Типа «самодержца всероссийского» оствить себе, а «царя польского, царя сибирского» сбагрить Гоше. Нет уж, от таких подарков надо отбрыкиваться всеми четырьмя копытами! Вслух же я сказал:

– Такое было бы приемлемо для констиуционного монарха, но вы-то, Николай Александрович, у нас монарх самодержавный, то есть абсолютный!

Ишь ты, аж приосанился, видать, давно ему такого не говорили, подумал я и продолжил:

– В своей деятельности вы не связаны какими-то, пусть и самыми важными бумагами, но лишь словом! Своей коронационной присягой, а бумаги играют роль лишь постольку, поскольку вы поклялись следовать там написанному. Улавливаете мысль?

По лицу собеседника можно было прочитать – нет, не улавливает. Хотя и пытается…

– В ней вы взяли на себя обязанность управлять империей, – продолжил я, – а как это делать, вы не уточняли, то есть руки у вас свободны. Можно пытаться самому решать все вопросы, что вы сейчас и делаете. В результате вы сейчас разрываетесь между семьей и долгом по управлению государством, толком не успевая ни там, ни там. А можно назначить заместителя, или товарища, которому вы всецело доверяете. В этом случае абсолютность вашей власти не уменьшается нисколько – вы просто повелеваете всем слушаться этого человека, как вас! Правда, тут есть одна тонкость. Если никак не обозначить временые и прочие условия, человек будет чувствовать свое положение непрочным и вести себя соответствующе.

– Нужен регламентирующий докумет? – начал понимать Николай.

– Нужен был бы, будь вы конституционным монархом. Вот тут действительно пришлось бы по всем правилам высшего крючкотворства сочинять бумагу, чтоб в ней было поменьше лазеек для парламента, потом ее проталкивать… Вам проще. Достаточно издать краткий указ – с такого-то числа у вас появляется товарищ императора, обладающий практически всей полнотой власти. Его подпись означает вашу без каких-либо оговорок, и действует этот порядок вплоть до вашего указа о его отмене. И в узком кругу даете слово, что в течение пяти лет отмены этого указа не будет. В очень узком, вы же не публике клянетесь, а Богу и себе…

А уж записанную на цифровой диктофон клятву нетрудно потом перенести на пластинки и дать послушать кому надо, – мысленно продолжил я.

– В этом что-то есть… – задумчиво согласился император.

– Вот-вот. Только, умоляю вас, обдумывание этого проекта надо проводить в глубокой тайне. И так уже хватает желающих устраивать на вас покушения, а уж если информация о таких ваших планах выйдет наружу, они и вовсе с цепи сорвутся! Многим такое решение буде как серпом по… э-э-э… горлу, так что возможны самые что ни на есть экстремистские выходки. К слову, охрана Царского Села организована так себе, если бы мои люди получили приказ сюда проникнуть, так давно тут были бы. Зря вы так своей безопасностью пренебрегаете, вот ей-Богу…

– С благодарностью приму вашу помощь в этом вопросе, – кивнул Николай. – Как вы предлагаете назвать моего товарища, премьер-министром? Я чуть не плюнул.

– Это у английского короля премьер-министр, которого можно в отставку выпирать по нескольку раз за год, а тут… Вы – император. Замещать вас может государственный канцлер, но тут надо подчеркнуть, что не простой… например, «Его Августейшее Высочество Государственный Канцлер Всея Руси и Вице-Император Сибири и Дальнего Востока». Уж никак не меньше, а то даже как-то оно и несолидно будет…

– Логика тут у тебя немножко хромает, – сообщил мне Гоша, послушав запись беседы. – Ему не хватает времени, а мне хватит только потому, что нет семьи?

– У тебя есть административные способности и склонность к этой деятельности, – терпеливо объяснил я высочеству, – а его таланты лежат в духовной области, пора, кстати, конкретику придумывать, а вдруг спросит, придется лапками разводить. Но отвращение к канцелярской работе внушилось здорово, его от любого официального документа теперь чуть ли не тошнит.

– Ладно, а твой вывод, что в случае утечки сведений он станет мишенью номер один?

– Бред, конечно, если кто и станет, так это ты. Но в вопросах безопасности, особенно семьи, ему логика и не нужна – а нужна чья-то широкая спина, за которой можно спрятаться, вот я ему ее и предлагаю.

– Думаешь, он прямо сегодня-завтра побежит писать указ? – с сомнением спросил Гоша.

– Разумеется, нет. Это всего лишь база. Ведь по той методике внушения, которую я использую, можно давать клиенту только короткие посылки. И вот теперь посылка «указ… канцлер… брат» стала вполне конкретной, пригодной к использованию. Так что я ему на днях еще пару мультфильмов презентую и запись Жан Мишель Жара под видом последних Машиных произведений. Кстати, все формальности закончились, она теперь княгиня Ла-Маншская?

– Да, уже неделю как.

– Ну, осталось совсем немного до королевы, – усмехнулся я, – это уже чисто технические и вполне преодолимые трудности.

– Ты так говоришь, как будто королевой стать проще, чем княгиней.

– Так ведь действительно проще! Князем человека делает вышестоящее начальство. А монархом он либо объявляет себя сам, как это случилось с Наполеоном, либо это делает какой-то представительский орган подданных, организовать который нетрудно, особенно при малом их числе.

– Что-то мне кажется, у тебя уже и план на эту тему есть, – заинтересовался Гоша.

– Плана нет, пока так… беспочвенные мечтания. Когда станет хоть издаля на план похоже, я с тобой поделюсь, не волнуйся. Так что, теперь один я среди вас, белой кости, остался нетитулованный простолюдин? Некоторое время Гоша с недоумением смотрел на меня, а потом возмутился:

– Опять официальные бумаги не читаешь!

– А как я их прочту, если они на немецком? – вполне резонно возразил я. – Думал, снова каким-то «хером» обозвали… И что у Вилли в канцелярии за бестолочи необразованные сидят, даже русского языка не знают? А мой переводчик в проекте дирижабля-авиаматки по самые уши занят!

– Вам, господин Найденов, пожалован титул барона, – сообщил мне цесаревич.

– Ну вот, видишь, и правильно, что не читал, а то бы зазнался раньше времени. Так что теперь прямо как в песне – «вышли мы все из народа». Интересно, возвращаться туда придется или как?

А на следующий день после этой беседы у меня появился куда более серьезный повод зазнаться, чем банальный баронский титул от кайзера. Ну в самом деле, скажите мне, что такое барон? Ей-богу, есть в этом почетном звании какая-то комичность, недаром Мюнхгаузен был именно бароном…

Если без ложной скромности, то я могу изобрести немало интересных технических новинок. Именно изобрести, а не натаскать чертежей из нашего времени, но польза от этого будет весьма умеренной – подумаешь, еще один изобретатель-одиночка, мало их в России было? Поэтому основные силы я направил на создание системы, выявляющей и поддерживающей имеющихся помимо меня изобретателей. Занималось этим Остехбюро, там периодически рождались монструозные проекты, но, как правило, они сами собой дохли еще на стадии макетов. Однако среди работ этого бюро уже была одна, пошедшая в серию, боевая ракета «Пузырь» пятикилометрового радиуса действия. А тут директор Остехбюро Поморцев зазвал меня на показ очередной новинки.

Естественно, в общих чертах я представлял себе, что он хочет мне показать – многоступенчатую твердотопливную ракету. Однако установленное на полигоне сооружение было значительно сложнее…

Оно напоминало сваренный из стальных труб остов самолетного крыла без обшивки, под которым на пилонах были подвешены две ракеты. Та, что располагалась ближе к концу крыла, была трехступенчатой, а та, что ближе к центроплану – одноступенчатой.

– Мне как, сначала объяснить, что тут будет происходить, или сразу приступить к показу? – хитро прищурился Поморцев.

– Приступайте, может, я прямо в процессе что-нибудь пойму, – кивнул я.

Зашипело, из сопла трехступенчатой ракеты вырвалось пламя, шипение сменилось скрежещущим воем… Я переводил взгляд с секундомера на ракету и обратно. На двадцатой секунде хлопнуло, вой на мгновение стих, но тут же снова возобновился, уже немного другого тона, а по земле кувыркалось два обгорелых обломка – остатки первой ступени. Вторая тоже проработала двадцать секунд, включилась третья. Но в конце ее жизни начались странные вещи – она еще не успела догореть, а одноступенчатая уже запустилась! Затем грохнуло что-то чрезвычайно похожее на выстрел, и кусок каркаса крыла вместе с погасшей последней ступенью полетел в сторону! А оставшаяся ракета продолжала работать. Наконец, через тридцать секунд она погасла… Наступившая тишина показалась мне оглушительной.

Я действительно все уже понял. Не ограничившись идеей Циолковского о многоступенчатой ракете, Поморцев сделал отстреливающейся половину крыла – в конце полета вес ракетоплана уменьшался почти вдвое, и лишняя площадь только снижала скорость, причем значительно.

– Расчетная скорость в конце полета – сто восемьдесят метров в секунду, – буднично сообщил мне Поморцев. – И я надеюсь на вашу помощь в конструировании аэроплана – Миронов уже сказал мне, что лично он с трудом представляет себе аэродинамику такой машины и действующие на нее в полете силы.

– Помогу, конечно, – кивнул я. К началу войны эта штука явно не успеет, да и концу скорее всего тоже, но зато потом у нас появится настоящая крылатая ракета… Это вам не какой-то паршивый баронский титул!

Вернувшись с полигона, я тут же схватился за карандаш. Итак, имеем задумку на четырехмоторный ракетоплан – на стенде испытывалась его левая половинка. Моторы под крылом на пилонах, в фюзеляже система управления и взрывчатка. Чтобы оно меньше рыскало по курсу, движки должны быть поближе к оси… рисуем.

На внешних двигателях скорость будет чуть за четыреста, значит там крыло обычное, прямое. На внутрених – почти семьсот, делаем его с сильно скошенной передней кромкой. Получается нечто вроде крыла с изменяемой геометрией, только внешняя часть не убирается, а отстреливается. Все вроде хорошо, но…

Когда делался самолет-снаряд на основе «Тузика», управляемость этого самого «Тузика» была уже изучена досконально. Тут – даже приблизительного представления нет, то есть поначалу кому-то придется летать на такой штуке – нужен будет опытный образец с пилотской кабиной вместо автопилота и взрывчатки. Ох, грехи мои тяжкие… хотя в нашем мире Галлай испытывал похожую штуку и не гробанулся. Правда, это Галлай, многим другим так не повезло…

Аэродинамических труб с требуемой скоростью потока у нас нет. Пора начинать проектировать, а модель этого девайса можно будет продуть и в нашем времени, в МАИ у меня много знакомых, получится быстро и недорого.

Однако остается проблема с летчиками… даже если вдруг со мной случится приступ патологического героизма, самому испытывать эту хрень никак не получится – хоть удавись, но в мои почти шестьдесят это уже невозможно. Значит, придется выбрать из наших пилотов несколько самых лучших – другие по определению не годятся – и отправлять их в небо буквально на пороховой бочке. Будем надеяться, что хотя бы половина доживет до конца испытаний. Вот только… Я снял трубку и попросил соединить меня с Поморцевым.

– Михаил Михайлович? Я тут уже набросал эскиз ракетоплана, не хотите посмотреть? И еще один вопрос есть, который лучше решить сразу и не по телефону.

– Этот вопрос, – сказал я после показа эскизов, – он вот какой. Степень срочности данного проекта и цена, которую мы готовы или не готовы платить за эту срочность…

Я взял сигарету, закурил и отошел к открытому окну, после чего продолжил:

– Поясняю. Можно сначала построить аэродинамическую трубу с должной скоростью потока. Потом долго испытывать там модели, по результатам испытаний Жуковский с учениками напишет теорию, по результатам применения этой теории мы сделаем новые модели, и в конце концов получим вполне работоспособное изделие. Только когда это будет – сложно сказать, боюсь, что никак не раньше чем через десять лет. Полностью сохранить все это в тайне не удастся, за границей тоже начнутся подобные работы, и это еще вопрос, кто успеет первым. Даже если они и не успеют, то вполне могут начать придумывать какую-нибудь противоракетную защиту, что для нас будет немногим лучше.

Но есть и второй путь. Сделать минимальную теоретическую проработку, потом пару простеньких летающих моделек, а сразу после этого построить несколько опытных образцов с пилотской кабиной. И – вперед и вверх… Боюсь, что первый наверняка разобьется. У второго уже появятся шансы, у третьего они увеличатся, и так далее. Таким образом мы сможем получить готовое изделие не через десять лет, а максимум через два. И надо решить – готовы ли мы платить за приоритет России в области реактивной авиации такую цену?

– Мы? – переспросил Поморцев.

– Именно мы. Пилоты – они готовы, были случаи убедиться. И если им скажут, что это необходимо, недостатка в добровольцах не будет. Но принимать решение-то нам, и сейчас. А отправлять их в полеты придется вам, я в это время буду уже на Дальнем Востоке… вот и думайте. Мне, честно говоря, надоело вешать на свою совесть все встречающиеся проблемы, так что как вы скажете, так и будет.

Поморцев ушел, а я остался размышлять свою невеселую думу. Ведь только представить, сколько всего я уже не успел! И сколько еще не успею, даже иногда руки опускаются… вот только показывать этого никому нельзя. Пожалуй, зря я так сегодня с Мих-Михом, нарушается цельный образ не знающего сомнений инженера Найденова… Или хер с ним, с образом, пусть нарушается?

За окном темнело. Завтра наступит первый день лета – последнего лета перед войной.