"Денис Иванович Фонвизин. Добрый Наставник " - читать интересную книгу автора

Княгиня(садится за туалет). Ах, боже мой! Это что такое? Он малый
молодой, не убог. Выдаете по неволе! Да что это значит? Я сама была за тремя
мужьями: за первым по воле, за другим по неволе, за третьим ни так ни сяк, а
грешна перед всеми. Это все не потому, Марьюшка, а говорится как кому по
натуре. Всего хуже не быть ни за кем. Вот теперь я третий раз вдовею, а за
четвертого вытти нельзя. Стала, как рак на мели, (очень печально) признаться
искренно. Я женщина слабая. Истинно, как век доживать, не знаю.
Марья. Это подлинно жалко, ваше сиятельство, да вы и позабыли
рассказать мне...
Княгиня. Да, да, да, я вчера вечер провела у родной тетки Дурашкина, у
генеральши Халдиной. Гостей было множество. Мне бы только не спускать глаз с
моего ангела. Просидела до двух часов за полночь. Я осталась бы и доле, да
все дамы разъехались: и я принуждена была оставить князя тут за картами. Он
играл в макко с Сорванцовым.
Марья. Да князек-ат отвечает ли вам?
Княгиня. Ах, Марьюшка, он так молод, так нов, что я прихожу в отчаяние.
Я бросаю на него страстные взоры прямо, а он глядит в сторону. Сколько раз
вчера, сидя подле него, наступала я ему тихонько на ногу, а он всякий раз
извинялся вслух, что своей ногой меня обеспокоил. Истинно боюсь, чтоб вдруг
не обезуметь и при всей публике не потерять благопристойности.
Марья. Ст... княгиня! ЯВЛЕНИЕ II Те же и Сорванцов.
Княгиня. А! Сорванцов, голубчик, здравствуй! Садись возле меня. Откуда?
Сорванцов. Из присутствия, княгиня. Я там так заспался, что насилу
очнуться могу. Часа четыре читали дело. Ты знаешь, что я судья. Всю эту
пропасть читали при мне, а как законом не запрещено судье спать когда и где
захочет, то я, сидя за судейским столом, предпочел лучше во сне увидеть
бред, нежели наяву услышать вздор.
Княгиня. Не понимаю, как мог ты с твоим характером сделаться судьею.
Знаешь ли что? Пока я за туалетом, расскажи мне всю свою историю. Девка!
Румяны!
Сорванцов. Она коротехонька. Я нарисую всю картину моей жизни, как ты,
княгиня, полщеки разрисовать не успеешь. Мне за тридцать лет. Первые
осьмнадцать, сидя дома, служил я отечеству гвардии унтер-офицером.[1]
Покойный батюшка и покойница матушка выхаживали мне всякий год паспорт для
продолжения наук, которые я, слава богу, никогда не начинал. Как теперь
помню, что просительное письмо в Петербург о паспорте посылали они
обыкновенно по ямской почте, потому что при письме следовала посылочка с
куском штофа, адресованного на имя не знаю какой тетки секретаря полкового.
Как бы то ни было, я не знал, не ведал, как вдруг очутился я в отставке
капитаном. С тех пор жил я в Москве благополучно, потому что батюшка и
матушка скончались и я остался один господином трех тысяч душ. Недели две
спустя после их кончины жестокое несчастие лишило меня вдруг целой тысячи
душ.
Княгиня. Боже мой, какое это несчастие?
Сорванцов. Несчастие, которому, я думаю, в свете примера не бывало и не
будет. Полтораста карт убили у меня в один вечер, из которых девяносто семь
загнуты были сетелева.[2]
Княгиня. Ах, это слышать страшно!
Сорванцов. После этого несчастия хватился я за разум. Перестал ставить
большие куши, а маленькими в полгода проставил я еще пятьсот душ в Кашире.