"Ольга Форш. Салтычихин грот (Советский рассказ двадцатых годов)" - читать интересную книгу автора

роскошью придворных и прочих буржуазных покоев.
На пустой сцене, с красным клопиным диваном и симуляцией двух телефонов
на дешевых стенах, металась короткая полная "фрейлина", торжествуя по
поводу собственных именин до тех пор, пока сторож театра не возник всей
персоной без малейшего грима в открытых дверях.
- Здорово, товарищ Сигов, - узнали из публики.
Сигов, как давно надоевшую ему и вполне обычную вещь, возгласил:
- Их императорские величества.
Под руку вошли пренарядная, в дутом браслете, немецкая бонна с худым
русявеньким денщиком, и началась по пьесе завязка последних дворцовых
интриг.
Вот немка-бонна села на стул и взяла в руки "Прожектор", а денщик,
рассказав ей о перемене погоды, двинулся было к выходу на прием во дворец.
Но полная фрейлина, вспомнив, что она "бывшая фаворитка", стремглав
ринулась ему на шею.
- При живой-то жене! - и кричала и сердилась за отсутствие иллюзии
публика. Кое-кто урезонивал:
- Да жена ведь не видит, гляди, в "Прожектор" уперлась.
- В самый в приезд иностранных гостей!
- В посещение германских рабочих СССР. Кусай себе локти, кусай, небось
наша взяла!
Ах какой скандал! Нет, Зоечка больше не хочет смотреть, лучше одной
сидеть и мечтать, чем подобный театр...
- Почему же именно одной, если вдвоем? - И пожатием ручки Диего: - Вы
пошли навстречу моим пожеланиям, пройдемте сейчас в парк прямо к гроту.
В парке березовые стволы томно белели горностаевым мехом и в
грациознейшем менуэте то взвивался, то мел по земле кружевной шлейф
ветвей. Луна стояла над липами; кусты дрожали от ее перебегавшего, света,
клумбы пахли левкоями.
- Плети турецких бобов - как лианы, и священной пагодой индусов
предстает нам Салтычихин грот, - продекламировал Диего и, раздвинув ветви,
вошел с Зоечкой в пещеру.
Здесь было сухо, тепло и совершенно чудесно. Вороненой сталью подбегала
вода к песочной тропке у самого грота, а отбежав, серебрилась луной.
Диего, не сказав подобающих слов, захотел попросту целоваться. Вот еще
- говорить? За слова теперь деньги дают. Но оскорбленная Зоечка ему с
сердцем:
- Сперва заслужите, нарвите купавок. - И слабые руки толкают: - Вон!
Вон! - И кокетливо:
- Если нарвете из середины пруда, я вас поцелую. Купавок, и желтых и
белых.
Отбиваясь от объятий Пети Ростаки, Зоечка вытолкнула его вон из грота,
и сама за ним вслед на песочную дорожку. А на дорожке-то?..
На дорожке, облитые луной, сомкнутым строем, рука под руку стояли:
Чушкова, Папкова и Краузе. Они были зелены и безмолвны и, казалось,
лишились движенья, едва Петя Ростаки, качнувшись с разлету, остолбенел
перед ними.
Мгновение, с неимоверной быстротой, чуть сопя, одна за другой Папкова,
Чушкова и Краузе стали снимать с себя кольца, серьги, часы и совать ему в
руки. Потом, все трое, не вскрикнув, без оглядки, они устремились в аллею,