"Мишель Фуко. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности" - читать интересную книгу автора

что мне хотелось бы провести определенную критику того, что мне
довелось уже написать прежде. И вернуться к некоторым опрометчивым
действиям, которые мне довелось уже совершить. В Словах и вещах я попытался
проанализировать словесные массы, своего рода дискурсивные пласты**, не
расчлененные привычными единствами книги, произведения и автора. Я говорил о
"естественной истории", или об "анализе богатств", или о "политической
экономии" - вообще, но вовсе не о произведениях или же о писателях. Однако
на протяжении всего этого текста я наивным, а стало быть - диким образом
использовал-таки имена авторов. Я говорил о Бюффоне, о Кювье, о Рикардо и
т.д. и позволил этим именам функционировать неким весьма затруднительным
двусмысленным образом. Так что на законном основании могли быть
сформулированы двоякого рода возражения - что и произошло. С одной стороны,
мне сказали: Вы не описываете как следует ни Бюффона, ни совокупности его
произведений, равно как и то, что Вы говорите о Марксе, до смешного
недостаточно по отношению к мысли Маркса. Эти возражения были, конечно,
обоснованными; но я не думаю, что они были вполне уместными по отношению к
тому, что я делал; поскольку проблема для меня состояла не в том, чтобы
описать Бюффона или Маркса, и не в том, чтобы восстановить то, что они
сказали или хотели сказать,- я просто старался найти правила, по которым они
произвели некоторое число понятий или теоретических ансамблей, которые можно
встретить в их текстах. Было высказано и другое возражение: Вы производите -
говорили мне - чудовищные семейства, Вы сближаете имена столь
противоположные, как имена Бюффона и Линнея, Вы ставите Кювье рядом с
Дарвиным,- и все это вопреки очевиднейшей игре естественных родственных
связей и сходств. И здесь опять же я не сказал бы, что возражение это
кажется мне уместным, поскольку я никогда не пытался создать генеалогическую
таблицу духовных индивидуальностей, я не хотел образовать интеллектуальный
дагерротип ученого или натуралиста ХVII или ХVIII веков; я не хотел
сформировать никакого семейства: ни святого, ни порочного; я просто искал -
что является куда более скромным делом - условия функционирования
специфических дискурсивных практик. Зачем же было тогда - скажете вы мне -
использовать в Словах и вещах имена авторов? Нужно было или не использовать
ни одного из них, или же определить тот способ, каким Вы это делаете. Вот
это возражение, как я полагаю, является вполне оправданным - и я попытался
оценить допущения и последствия этого в тексте, который должен скоро
появиться*. Там я пытаюсь установить статус больших дискурсивных единств -
таких, как те, что называют Естественной историей или Политической
экономией. Я спросил себя, в соответствии с какими методами, с помощью каких
инструментов можно было бы их засекать, расчленять, анализировать их и
описывать. Вот первая часть работы, предпринятой несколько лет назад и ныне
законченной.
Но встает другой вопрос: вопрос об авторе - и именно об этом я и хотел
бы сейчас с вами побеседовать. Это понятие автора конституирует важный
момент индивидуализации в истории идей, знаний, литератур, равно как и в
истории философии и наук. Даже сегодня, когда занимаются историей
какого-либо понятия, или литературного жанра, или какого-нибудь типа
философии, эти единства, как мне кажется, по-прежнему рассматривают как
расчленения сравнительно слабые, вторичные и наложенные на первичные,
прочные и фундаментальные единства, каковыми являются единства автора и
произведения.