"Мишель Фуко. Я минималиста" - читать интересную книгу автора

хорошо относился ко мне и позволял мне делать все, что угодно. Никого не
интересовало, чем я должен заниматься; я мог делать все, что захочу. На
самом деле я находился где-то между персоналом и пациентами, и это не было
моей заслугой, у меня не было особой установки; это было следствие
двусмысленности моего статуса, которая и привела к установлению дистанции
между мной и персоналом. Я совершенно уверен в том, что это не было моей
личной заслугой, по той причине, что ощущал все это в то время как некое
недомогание. Только спустя несколько лет я начал писать книгу по истории
психиатрии, в которой это недомогание, этот личный опыт, приобрело форму
исторической критики или структурного анализа.
С.Р. Не было ли в госпитале Св. Анны чего-нибудь необычного? Не могло
ли это повлиять на формирование особенно негативного впечатления о
психиатрии?
Ф. О, нет. Это была настолько типичная большая клиника, насколько это
вообще можно вообразить, и я должен отметить, что она была лучше, чем
большинство больших клиник в провинциальных городах, которые я посетил
позже. Она была одной из лучших в Париже. Нет, она не была ужасна. Именно
это и было важно. Возможно, если бы я занимался подобной работой в небольшой
провинциальной больнице, я мог бы решить, что ее особенности являются
результатом ее месторасположения или низкого профессионального уровня.
С.Р. Поскольку вы только что упомянули французские провинции, в одной
из которых родились сами, отозвавшись о них довольно уничижительно, - тем не
менее, сохранились ли у вас добрые воспоминания о своих детских годах в
Пуатье в 30-е и 40-е?
Ф. О, да. Мои воспоминания не то чтобы странные, но что поражает меня
сегодня, когда я пытаюсь вновь оживить все эти впечатления, это то, что
практически все мои сильные эмоциональные воспоминания связаны с
политической ситуацией. Я очень хорошо помню, что чуть ли не впервые испытал
ужас, когда нацисты убили канцлера Дольфуса, кажется, в 1934-ом. Сегодня это
так далеко от нас. Совсем немногие помнят убийство Дольфуса. Но я очень
хорошо помню, как это не на шутку испугало меня. Я думаю, это было мое
первое сильное переживание страха смерти. Я также помню испанских беженцев,
прибывших в Пуатье. Я помню, как в школе дрался со своими одноклассниками
из-за войны в Эфиопии. Мне кажется, что детство мальчиков и девочек моего
поколения было сформировано всеми этими великими историческими событиями.
Угроза войны была нашим фоном, каркасом нашего существования. А затем пришла
война. Эти события в мире, в гораздо большей степени, нежели события в жизни
семьи, составляют сущность нашей памяти. Я говорю "нашей", потому что я
почти уверен - большинство мальчишек и девчонок во Франции в это время имели
схожий опыт. Наша личная жизнь действительно была под угрозой. Возможно,
именно поэтому меня притягивает история и связь личного опыта с теми
событиями, частью которых мы являемся. Я думаю, это и составляет ядро моих
теоретических желаний. [Смех]
С.Р. Вы все еще очарованы этим временем, хотя и не пишете о нем.
Ф. Да, конечно.
С.Р. По какой причине вы приняли решение стать философом?
Ф. Видите ли, я не думаю, что когда-либо намеревался стать философом. Я
не знал, что мне делать со своей жизнью. И, мне кажется, это также довольно
типично для людей моего поколения. Когда мне было десять или одиннадцать
лет, мы не знали, станем ли мы немцами или останемся французами. Мы не