"Дик Фрэнсис. Дикие лошади" - читать интересную книгу автора

рот чайную ложку жидкого морфина и напоила его виски с водой, чтобы
обезболивающее подействовало быстрее.
Старик чувствовал себя недостаточно хорошо, чтобы слушать новости о
скачках.
- Просто посидите с ним, - попросила Доротея. - Сколько вы сможете
побыть здесь?
- Часа два, пожалуй.
Она с признательностью поцеловала меня в щеку, привстав на цыпочки, и
поспешила уйти. Дороти было около восьмидесяти, но она хорошо выглядела,
ясно мыслила и не жаловалась на свою память.
Я присел, как всегда, на стул, стоявший рядом с креслом старика:
Валентин предпочитал касаться собеседника, словно это заменяло ему зрение.
Дрожащий голос настаивал, с усилием ввинчиваясь в тишину комнаты:
- Я признаю перед Богом Всемогущим и перед вами, святой отец, что я
страшно согрешил... и должен рассказать об этом... прежде... прежде...
- Валентин, - повторил я более резко, - я не священник.
Старик словно не слышал. Казалось, он вкладывал все оставшиеся у него
силы в один решающий ход в игре, где на кон поставлена душа, в последний
бросок костей, побеждающий силы ада на краю бездны.
- Я испрашиваю прощения за свой смертный грех... Я взываю к милости
Господа...
Больше я не протестовал. Старик знал, что умирает, что смерть близка.
Несколькими неделями раньше он хладнокровно и даже с юмором рассуждал об
этом. Он вспоминал свою долгую жизнь. Говорил, что оставил мне все свои
книги по завещанию. Он никогда не упоминал даже о самых элементарных
религиозных убеждениях, хотя однажды заметил, что идея жизни после смерти -
это суеверная болтовня.
Я не знал, что он был католиком.
- Я признаюсь, - произнес Валентин, - что убил его... Боже, прости мне.
Я смиренно прошу прощения... Я молю Господа Всемогущего быть милостивым ко
мне...
- Валентин...
- Я оставил нож у Дерри, когда убил корнуэлльского парня, и не сказал
ни слова о той неделе, и я обвиняю себя... Я лгал... mea culpa... я принес
столько вреда... я сломал их жизни... И они не знали, они продолжали любить
меня... Я презирал себя... все это время. Святой отец, наложите на меня
епитимью... и скажите слова... скажите их... ego te absolvo... я отпускаю
тебе грехи во имя Отца... Я прошу вас... я прошу вас...
Я никогда не слышал о событиях, про которые он толковал. Слова звучали
словно обрывки бреда, в них не было связного смысла. Я думал, что скорее
всего грехи его ему привиделись, что он путал сон с явью, воображая свою
великую вину там, где вообще ничего не было.
Однако не было сомнения в неистовой неподдельности повторяемой им
мольбы.
- Святой отец, отпустите мне грехи. Святой отец, скажите слова...
скажите их, я прошу вас.
Я не видел, какой от этого мог быть вред. Он отчаянно хотел умереть в
мире. Любой священник дал бы ему отпущение грехов; мог ли я быть настолько
жесток, чтобы отказать в этом? Я не принадлежу к его вере. Я могу
впоследствии поплатиться за это собственной бессмертной душой. Но я сказал