"Майкл Фрейн. Шпионы " - читать интересную книгу автора

большим пятном на спине; оно бросается в глаза, как опознавательный знак на
крыле самолета. Такое внимание пса к определенному местечку в зарослях
наверняка выдаст нас с головой не только всем жителям Тупика, но и любому
пролетающему мимо вражескому пилоту.
Наконец барбос теряет к нам интерес. Зевнув, поднимает лапу и, оставив
на кустах перед нами свою метку, уходит кататься в дорожной пыли. Даже
поскребки конского навоза вызывают у него больше любопытства, чем мы.
Очень может быть, что в домах на нашей стороне улицы сейчас совершаются
важные события, но эти дома нам не видны. А на противоположной стороне после
взбудоражившего нас обхода молочника больше не происходит ничего - ни у дома
Кита, ни у Шелдонов и тети Ди, ни у Стоттов, ни у Макафи...
Правда, мы замечаем кое-что у дома мистера Горта и в "Тревиннике".
Мистер Горт выходит из парадной двери, несколько секунд стоит в
нерешительности на тротуаре и возвращается в дом. В "Тревиннике", наполовину
скрытом за вечнозеленой изгородью, таинственная рука раздвигает на верхнем
этаже шторы, но кому принадлежит эта рука, нам не видно. От дома мистера
Горта и, само собой, от "Тревинника" всегда веет чем-то зловещим. Впрочем,
если приглядеться, во всех этих безмолвных домах есть что-то зловещее.
Известно же: чем меньше событий совершается у людей на глазах, тем больше
подозрений, что за стенами домов творятся странные дела...
Из-за тучи выходит солнце. И снова скрывается за тучей.
Постепенно странность окружающего рассеивается. Свинцовая скука
окутывает улицу. Я отвлекаюсь от наблюдений. Беру бинокль и, перевернув его,
с другого конца смотрю на Кита. Тот выхватывает у меня бинокль.
- Наводку собьешь, - шипит он. - Если тебе скучно, ступай, голубчик,
домой.
Голос - в точности как у его отца, и выражение лица такое же.
Мне определенно больше не хочется играть в эту игру. Я сижу на
корточках под запыленной листвой, под ногами утоптанная земля, спину колют
острые веточки, за шиворот падают гусеницы, а я неотрывно слежу за снующими
в пыли муравьями, демонстративно не желая таращиться, как дурак, на пустую
улицу. Мне определенно надоело верить всему, что говорит Кит. Надоело, что
мной все время командуют.
- И потом, - выпаливаю я, - мой папа тоже немецкий шпион.
Кит молча настраивает бинокль.
- Точно, - говорю я. - Он закрывается с какими-то приезжими и
секретничает с ними. А говорят они на иностранном языке. На немецком. Я сам
слышал.
Губы Кита изгибаются в легкой пренебрежительной усмешке. Но ведь это
правда! Мой отец действительно уединяется с таинственными посетителями, и
они на самом деле говорят на иностранном языке. Я сам слышал! Не исключено,
что как раз на немецком. Почему мой отец не может быть немецким шпионом, а
мать Кита - может? Она ведь даже ни с кем не говорит на иностранных языках,
только делает дурацкие, ничего не значащие пометки в своем дневнике, и
больше ничего!
Да, я уйду домой. Я опускаюсь на землю, чтобы выползти из-под кустов.
- Вон она, - вдруг шепчет Кит.
Я замираю и невольно всматриваюсь в просвет между листьями. Появилась
мать Кита; скорее всего, вышла из двери кухни. На руке у нее корзинка для
покупок. Тщательно притворив калитку, миссис Хейуард, как всегда,