"В.Фрин. Москва-Подольск-Москва [И]" - читать интересную книгу автора

провокационным. Тем не менее, в карцере сидел - два раза по трое
суток.
Иногда Макаров уставал от бессмысленного сидения больше, чем
я; однажды он даже задремал, свесив голову на грудь. Я, грешным
делом, подумал: это он притворяется, проверяет, как я себя поведу.
Но Макарка вдруг схватился за трубку молчавшего телефона и крикнул
испуганно:
- Але!
Положил трубку, виновато улыбнулся: ему приснился телефонный
звонок.
У него было неплохое чувство юмора. Как-то раз он показал мне
надпись на папке с протоколами: "ДЕЛО N..." и сверху - "ХРАНИТЬ
ВЕЧНО".
- Видал? Фрид умрет, а дело его будет жить!
И принялся подшивать в папку новые бумажки.
- Шьете дело белыми нитками? - поинтересовался я. Он без про-
медления парировал:
- Суровыми нитками, Фрид, суровыми.
Надо сказать, что был этот старший лейтенант до неправдоподо-
бия безграмотен. Даже слово "террор", которое чаще всех других фи-
гурировало в протоколах, он писал через одно "р". Особые нелады
у него были с названием самого массового из искусств. Он писал его
таким манером: "киномотография". Я поправлял:
- Кинематография!
- Ну нехай будет по-твоему, - добродушно соглашался он и пи-
сал: "кинемотография". До конца все-таки не сдавался...
Когда нас перевели на Большую Лубянку, у меня появился другой
следователь, красивый глупый еврей майор Райцес. (В первый день,
пока он, тонко улыбаясь, молчал, я его принял за красивого умного
грузина). На одном из допросов я упомянул про неграмотность его
младшего собрата с Малой Лубянки. Майор сделал вид, что пропустил
это мимо ушей. Но вооружился толстым томом, который старался пря-
тать от моих глаз, и часто сверялся с ним. Я решил было, что это у
них какое-то руководство по ведению особо важных дел и даже приу-
ныл. Но таинственная книга оказалась орфографическим словарем.
Этот Райцес, разговаривая со своим начальником по телефону,
поднимался со стула и стоял по стойке смирно - ей-богу, не вру!
Остроумием он, в отличие от Макарова, похвастаться не мог.
Проделывал со мной один и тот же номер: когда я просился в убор-
ную, Райцес нарочно тянул время, заставляя меня повторять просьбу
несколько раз. Я ерзал на стуле, сучил ногами; следователя это за-
бавляло. Между тем, каждый раз, когда в конце концов майор заводил
меня в уборную, он сам, я заметил, не отказывал себе в удовольст-
вии облегчить мочевой пузырь. И я решил отыграться: в следующий
раз, на допросе, терпеть до конца и не проситься. Так и сделал.
Чувствую, майор занервничал, заерзал в кресле.
- Что, Фрид? Небось, хотите в уборную?
- Нет, спасибо.
Прошло еще полчаса. Райцесу просто невтерпеж, а я молчу. Он
не выдержал: