"Вадим Григорьевич Фролов. В двух шагах от войны (Повесть) " - читать интересную книгу автора

6

После собрания в кинотеатре "Эдиссон" прошло уже два дня, а я все еще
не знал, как сказать родителям, что тоже хочу ехать на Новую Землю.
Я узнал об экспедиции раньше всех. В тот день, когда Афанасий
Григорьевич так решительно ушел в полном параде и даже чуть не забыл свою
палку, он вернулся только поздно вечером - веселый и торжественный.
- Ну, мать, собирай в море, - сказал он Марфе Васильевне и
ухмыльнулся в свои прокуренные усы.
Марфа Васильевна всплеснула руками.
- Да ты, старый, не проспался, что ли?
- Помрем, дак выспимся! - лихо заявил капитан. - А теперь в море
пойдем!
- В како-тако еще море? - не на шутку рассердилась Марфа
Васильевна. - Да кто тебя пустит-то?
- Ну, кыш! - прикрикнул Афанасий Григорьевич. - Не то что пустят, а
просили, даже уговаривали. Кое-кто, правда, возражал - дескать,
здоровьишко не то, стар да болен, - а я как гр-р-рохнул кулаком по столу,
чуть столешницу не проломил. Ну и все. Начальником экспедиции пойду. С
такими вот, - он кивнул в мою сторону, - с салажатами.
И он долго и подробно, с удовольствием рассказывал Марфе Васильевне и
маме о том, что это за экспедиция. Хозяйка наша слушала молча, сурово
поджав губы, мама тоже молчала и только тревожно посматривала на меня.
Потом с беспокойством спросила:
- Как же их посылают, таких... ребятишек? Это ведь опасно.
- Насчет опасности ничего не скажу, - ответил Громов. - А насчет
того, что молоды они, так ведь сейчас совсем салаги еще не такие дела
делают. Да и какие они ребятишки - парни уже.
Я слушал этот разговор в оба уха, и, когда Громов ушел к себе, я
постучал к нему в комнату.
- А можно мне с вами? - спросил я, остановившись в дверях, но тихо,
чтобы мама не слышала.
- А почему не можно? - спросил Громов. - Он посмотрел на меня,
нахмурился и отрывисто бросил: - С родителями потолкуй, у нас на этот счет
строго.
А потом было то собрание в кинотеатре, и мне во что бы то ни стало
захотелось попасть в экспедицию. Маму было жалко, а отца я, честно говоря,
побаивался. Он и всегда-то был суров, а здесь, в Архангельске, совсем
замкнулся. Да мы его почти и не видели, пропадал на работе. Иногда уезжал
и не появлялся по нескольку дней. А когда приезжал, то был всегда очень
усталым и еще мрачнее прежнего. Как будто его все время что-то грызло.
Только иногда он слегка хлопал меня по плечу и говорил:
- Держись. Сам видишь, как я занят. Будь матери опорой.
Я говорил "да", и на этом наши разговоры кончались. Даже с мамой и то
он говорил очень редко и мало. "Война, работа, он ведь ответственный..." -
думал я, защищая себя от плохих мыслей. Они были, эти мысли. Например, мне
иногда нехорошо думалось: вот он молодой еще, совсем здоровый, и дома. Ну,
не совсем дома, не в Ленинграде, но ведь с нами, не на фронте, не там,
откуда появляются такие, как отец Антона. Ну, конечно, трудится, наверно,
очень нужные дела делает, но все это не то. Я понимал, что думаю о нем