"Юлиус Фучик. Слово перед казнью " - читать интересную книгу автора

прольется снова, о крепком рукопожатии, которое обязывает, фильмы, полные
ужаса и решимости, ненависти и любви, сомнения и надежды. Оставив жизнь
позади, каждый здесь ежедневно умирает у себя на глазах, но не каждый
рождается вновь.
Сотни раз видел я здесь фильм о себе, тысячи его деталей. Попробую
рассказать о нем. Если же палач затянет петлю раньше, чем я закончу рассказ,
останутся миллионы людей, которые допишут счастливый конец.


Глава I

ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ ЧАСА

Без пяти десять. Чудесный теплый весенний вечер 24 апреля 1942 года.
Я тороплюсь, насколько это возможно для почтенного с виду, солидного
прихрамывающего господина, которого я изображаю, - тороплюсь, чтобы поспеть
к Елинекам до того, как запрут подъезд на ночь. Там ждет меня мой "адъютант"
Мирек. Я знаю, что на этот раз он не сообщит мне ничего важного, мне ему
тоже нечего сказать, но не притти на условленное свидание - значит вызвать
переполох, а главное, мне не хочется доставлять напрасного беспокойства двум
добрым душам.
Мне радушно предлагают чашку чаю. Мирек давно пришел, а с ним и супруги
Фрид. Опять неосторожность.
- Товарищи, рад вас видеть, но не так, не всех сразу. Это прямая
дорога в тюрьму и на смерть. Или соблюдайте правила конспирации, или
бросайте работу, иначе вы подвергаете опасности и себя и других. Поняли?
- Поняли.
- Что вы мне принесли?
- Майский номер "Руде право".
- Отлична. У тебя что, Мирек?
- Да ничего нового. Работа идет хорошо...
- Ладно. Все. Увидимся после первого мая. Я дам знать. До свидания!
- Еще чашечку чая?
- Нет, нет, пани Елинек, нас здесь слишком много.
- Ну, одну чашечку, прошу вас.
Из чашки с горячим чаем поднимается пар.
Звонок.
Сейчас, ночью? Кто бы это мог быть?
Гости не из терпеливых. Колотят в дверь.
- Откройте! Полиция!
- К окнам, скорее! Спасайтесь! У меня револьвер, я прикрою ваше
бегство.
Поздно! Под окнами гестаповцы целятся из револьверов в комнаты. Через
сорванную с петель входную дверь гестаповцы врываются в кухню, потом в
комнату. Один, два, три... девять человек. Они меня не видят, я стою в углу
за распахнутой дверью, у них за спиной. Могу отсюда стрелять
беспрепятственно. Но на двух женщин и трех безоружных мужчин наведено девять
револьверов. Если я выстрелю, погибнут прежде всего они. Если застрелиться
самому, они все равно станут жертвой поднявшейся стрельбы. Если я не буду
стрелять, они посидят полгода или год до восстания, которое не освободит.