"Лука Ди Фульвио. Чучельник " - читать интересную книгу автора

Затем достала из сумки блестящий золоченый цилиндрик и, открыв его,
поправила макияж. И только потом тронула с места машину. Человек
почувствовал дрожь во всем теле.
Он поднялся по лестнице в то крыло виллы, которое они с матерью еще со
времен сиротского приюта облюбовали для жилья. Предки с потускневших полотен
словно подмигивали ему. Узорная ковровая дорожка некрасиво морщилась на
ступеньках. Перила уже не были сверкающими; гуммилак во многих местах
вытерся или вздулся, образовав пузыри, которые, как фурункулы, разрывались
от первого прикосновения.
Мать ожидала его на привычном месте, с введенной в вену капельницей,
неподвижно застывшая в кресле с атласной обивкой - оно всегда было у нее
любимым. Но она не станет ждать вечно, если верить докторше. Она вернется в
белоснежную больничную палату, где ее будут окружать заботливые и опытные -
не в пример ему - сестры и врачи. Глаза старухи будут по давней привычке
клеймить его за никчемность, за неприспособленность, которую он и сам в себе
ощущал. Сверля, они напомнили сыну о его слабости, а слабость возрадовалась,
потому что никто ее больше не мог скрыть.
Он вошел в комнату. В полутьме мать казалась моложе. Такой, какой он
помнил ее с детства. Сухощавое, скуластое лицо, подтянутая, почти
мальчишеская фигура, но ничто в этом облике не заставляло предположить, что
женщина задержалась в детстве дольше положенного срока. Ему показалось, что
зрачки матери чуть шевельнулись, когда он покашливанием дал о себе знать. И
все. Она сидела неподвижно, как кукла. Он оперся сзади на спинку кресла,
обняв атлас и вишневое дерево, как будто обнимая ее. Никогда не было меж
ними такой близости. Она считала прикосновения вульгарными, поскольку они
напоминали ей о муже. Кресло чуть-чуть отклонилось назад. Веки старухи
сомкнулись, и редкие ресницы, на которые сын никогда не забывал накладывать
тушь, затрепетали. Он выпустил кресло из объятий, опять поставив его на
четыре ножки. Глаза матери открылись, хотя и не без труда. Ну точно, кукла!
Тогда сын взял стул и маленькую подставку для письма и подвинул их
вплотную к матери. На подставку положил кипу листов и книг и начал
заниматься под стеклянным, бесстрастным взглядом старухи.
- Мама, - произнес он, оторвав глаза от книг, - тебе лучше вернуться в
больницу.
И вновь едва уловимое, но грозное движение глаз. Казалось, от него
завибрировал воздух, потому что выдержать взгляд матери он не смог. Глаза
его перебегали от резиновой трубочки с иглой, введенной в лиловую вену, к
подвешенному над креслом флакону. Туда-сюда. Туда-сюда.
Неясные черты матери уменьшались, не теряя своего грозного вида в
воображении сына, где она, наоборот, разрослась до размеров гипсовой куклы,
которую хорошо помнили оба, хотя у той были пухлые пальцы, белокурые
кудряшки, обрамлявшие плоское, невыразительное лицо, бархатное платье,
из-под которого выглядывала тонкая полоска кружев. Некогда эта гипсовая
кукла занимала кресло матери, как будто сберегая ей место, пока та хлопотала
об устройстве сиротского приюта. А потом, вечером, после ужина кукла сидела
на коленях усталой женщины, словно была единственной ее радостью в жизни.
Жестокая кукла бдительно сторожила его, когда он делал уроки или стоял
наказанный в углу за какой-нибудь проступок или за то, что подглядывал в
окно за сиротами, мечтая поиграть с ними... "Так тебе и надо, - говорила
кукла своими стеклянными голубыми глазами. - Мама любит гипсовых кукол, а ты