"Франц Фюман. Суд Божий (про войну)" - читать интересную книгу автора

партизан и, видно, подозревают его, хоть это и нелепо, в пособничестве
партизанам.
Он решил было объяснить им, что он вовсе не партизан, но тут же
сообразил, что так он только усилит их подозрения, и еще он понял, что
солдаты, которые стоят спиной к горам, не видят партизан. И он стоял все
так же неподвижно, полуоткрыв рот. Тут он увидел, что фельдфебель
шевельнул губами, словно собирался что-то сказать. С ужасом Агамемнон
подумал, что фельдфебель сейчас скомандует "огонь!", и он понял, что
сейчас, немедленно, нужно что-то сделать, чтобы отвратить от себя гибель,
и вдруг его осенило: нужно все обратить в шутку, нужно позабавить великих
богов, позабавить! И он завопил: "Я купаться, камрады, я много купаться, я
чистый буду совсем!" И он прыгнул в море и упал плашмя в воду, и тут же у
него над головой просвистела и ушла позади него в воду пуля.
- Отставить огонь! - зарычал фельдфебель.
Он собирался положить конец двусмысленной ситуации и отдать приказ:
захватив с собой Агамемнона, возвратиться на узел связи, как вдруг этот
полоумный повар кинулся в воду, а обер-ефрейтор Б. выстрелил. Радист А. не
стрелял. А. был в ярости, что выстрелил не он. Прыжок Агамемнона в воду
ошеломил его, такой поступок Агамемнона их судом божьим не был
предусмотрен. "Опять этот Б. опередил меня, - подумал он, завидуя тому и
злясь на себя. - Зато я бы не промахнулся, уж я бы не промахнулся".
Агамемнон лежал в мелкой воде. Он сразу хлебнул воды и мог дышать
только через нос, но в нос тоже попала вода, ему не хватало воздуха,
сердце бешено колотилось, но поднять голову он не осмеливался. "Что мне
делать? - лихорадочно думал он. - Что мне делать?" Этот вопрос звучал в
его мозгу, как неотвязная молитва, и, вслушиваясь в этот неотвязный
припев, не зная, что делать, обезумев от страха, он увидел, как перед его
глазами проносится вся его прежняя жизнь. Ему казалось, что он живет под
водой уже целую вечность и целую вечность на него давит невидимый груз, не
давая ему вздохнуть, заволакивая его глаза темнотой, и его прежние дни
катились перед ним чередой, как горькие морские волны.
Он увидел портовый квартал Коринфа, в котором вырос в жестокой нужде и
нищете, квартал, откуда он всегда мечтал выбраться, но это ему не
удавалось, пока не пришли немцы с их великим генералом в сверкающем
золоте; и генерал заметил его, единственного среди всей базарной толпы, и
отведал его лепешку, и повелел сделать его, Агамемнона, солдатским пекарем
и поваром. О, эти дни вблизи богов!
Эти дни пронеслись перед Агамемноном с той самой минуты, когда он
впервые надел белый поварской фартук, до того мгновения, когда солдаты
вышли из своего укрытия под корнями старой маслины; и Агамемнону вдруг
показалось, что все это сон, а солдаты стоят перед ним в белых поварских
одеждах на золотых камнях, но больше он ничего не видел, вода заливала ему
уши, горькая вода заполняла рот, кровь гудела; ему нечем было дышать, и
ему казалось, что голова раскалывается от боли. Он должен высунуть голову
из воды хоть на секунду, он больше не выдержит этого! Агамемнон высунул
голову из воды, его глаза заморгали от яркого света, и он увидел черные
голенища солдатских сапог, огромные, сверкающие, четыре пары сверкающих
одинаковых сапог, и он стал думать, кто из богов выстрелил в него и кто
еще будет стрелять, но он видел только их сапоги, и он не знал, что
ответить на свой вопрос, который, как неотвязная молитва, продолжал