"Холли Габбер. Мозаичная ловушка" - читать интересную книгу автора

нервами, разрыдалась прямо на глазах у этих самодовольных остолопов, которым
отчего-то было дано право решать, кто достоин просочиться в манящее
зазеркалье, а кому суждено вечно торчать по эту сторону волшебного зеркала.
Какая-то полная женщина в невообразимом ядовито-зеленом пиджаке обняла ее за
плечи, вывела в коридор и стала влажными салфетками вытирать зареванное
лицо, по которому расплылась неумело нанесенная тушь.
- Деточка, - ласково спросила она, разворачивая очередную салфетку, -
сколько тебе лет?
- Двенадцать с половиной, - прорыдала Саманта, машинально поправляя
челку, чтобы скрыть россыпь прыщей на лбу.
Женщина покачала головой.
- Плохой возраст, девочка, очень плохой. В кино и на телевидении
предпочитают работать либо с детишками до одиннадцати лет, либо уже с
подростками после пятнадцати. У тебя сейчас начинается полоса безвременья.
Знаешь, в этом возрасте личико сильно меняется, голос, фигура... И капризные
все чересчур, да? Но ты не расстраивайся. Ходи на кастинги, пробуй, дерзай.
Может, что-то и получится. А годика через три твоя внешность уже полностью
сформируется, ты станешь взрослой барышней, и, возможно, предложения снова
посыплются, как горох из дырявого мешка... Ну, успокойся. Знаешь, многие
голливудские звезды, будучи в твоем возрасте, ходили на кастинги почти
каждый день, но их не брали ни в один проект.
Саманта подняла глаза.
- Правда?
- Чистейшая. Не расценивай сегодняшнюю неудачу как вселенский провал.
Просто маленькая осечка. Ты поняла меня?
Саманта кивнула, однако по дороге домой ее поднявшееся было настроение
вновь безнадежно испортилось. Переходный возраст ударил не только по
внешности, но и по характеру: она, всегда такая веселая и жизнерадостная,
стала угрюмой и плаксивой, ей уже не хотелось быть душой и сердцем любой
компании, и сейчас она действительно была склонна преувеличивать масштабы
любой неудачи - тем более такой болезненной.
Фиаско Саманты рикошетом ударило по ее амбициозной матери, которая
привыкла считать свою дочь самой гениальной и красивой в мире и часто
пафосно повторяла: "Ни один преподаватель в ее дурацкой школе не стоит и
слезинки моего ребенка!" Она страшно переживала и, ежевечерне обсуждая с
мужем сложившуюся ситуацию, пришла к выводу, что в девочке необходимо
поддерживать боевой дух, апеллировать к силе ее характера и призывать дочь
быть сильной, стойкой и бороться за свое место под солнцем. В конце концов,
в жестоком мире кино и телевидения слабым делать нечего! Теперь почти каждый
день за ужином она не умолкала, проводя доморощенные сеансы убеждения а-ля
Дейл Карнеги, - это походило на чтение вслух рекламной брошюры "Как не пасть
духом и продолжать верить в себя". Но на три четверти ее красноречие
работало вхолостую: Саманта отнюдь не была самодовольной дурочкой и в свои
двенадцать с половиной лет потихоньку стала понимать, что степень ее таланта
как раз соответствует уровню школьных утренников - в ней, к сожалению, нет
той божь-ей искры, которая оправдывала бы излишнюю напористость при штурме
кино- и телепродюсеров. К тому же мать уже не являлась для нее абсолютным
авторитетом: Саманта, не прогибаясь под ее прессингом, снисходительно
выслушивала бодрые увещевания и призывы к борьбе, а потом закрывала дверь в
свою комнату и занималась чем угодно, пыталась бренчать на гитаре, ставила