"Холли Габбер. Мозаичная ловушка" - читать интересную книгу автора

телевизионного босса-функционера. Новости культуры были его альфой и омегой,
и ничто не доставляло ему большего удовольствия, чем штудировать сообщения о
том, какие экспонаты были представлены на послед-ней выставке деревянных
идолов, сколько человек прослезились при просмотре нашумевшего
крупнобюджетного блокбастера и как прошли гастроли китайского мужского
балета. Для прекрасно образованного Оскара эта разнородная информация
являлась и путеводителем по лабиринту свежих тенденций во всех видах
искусства, и тем культурологическим зеркалом, в котором отражался
современный - увы, деградирующий - мир. Оскар изучал новости так же ретиво и
скрупулезно, как какой-нибудь историк изучает древнеегипетские иероглифы: он
анализировал их, подвергал детальному рассмотрению, делал выводы и
обобщения, сопоставлял свое мнение по любому вопросу с мнением неразумного
большинства и мнением отдельных высоколобых критиков - и, собственно, тем и
жил. Каждый новый день, преподнося ему новые сообщения, подпитывал его
потребность в получении новых сведений о мире искусства - а информационная
жажда Оскара была воистину неутолима.
Саманта безумно уважала Оскара, она преклонялась перед его
энциклопедическими познаниями, порой ее поражали его остро-здравомыслящие
оценки различных явлений культуры. Пожалуй, она влюбилась бы в него, если бы
Оскар не был так долго и беспросветно (оказалось, вовсе не беспросветно!)
женат и не обладал бы столь непрезентабельной внешностью. Серхио однажды
весьма точно назвал совершенно бесформенного, яйцеголового Оскара
человеком-пастилой: он был полным, очень бледным, рыхлым, как тесто, да еще
и абсолютно лысым. Во время игры зачастую заводился, начинал сильно
нерв-ничать, но на лице это не отражалось - зато его дрожащие руки
становились настолько мокрыми, что карты прилипали к пальцам и теряли
жесткость. Безумно стесняясь своего несовершенства, Оскар держал в карманах
пиджака бумажные носовые платки - после каждой раздачи он совал руки в
карманы и незаметно очень тщательно их вытирал. Но если ему приходили
хорошие карты, только что вытертые ладони вновь становились влажными и
оставляли темные следы на матерчатой поверхности стола.
- О, ну наконец-то! Мы ждем вас уже минут два-дцать!
Вопль Серхио прозвучал так резко и неожиданно, что погрузившаяся в свои
мысли Саманта даже вздрогнула. Оскар приближался, благостно улыбаясь и
по-совиному моргая тяжелыми, чуть припухшими веками. На полшага сзади
держался долговязый худощавый блондин с заостренным, резко выступающим
носом, наводящим на размышления о различных архитектурных деталях (капитель,
капитель, с длинным клювом коростель...), названия которых не давали покоя
любознательному Серхио.
- Прошу прощения, прошу прощения. Я плохо объяснил Ларри, где буду его
ждать, поэтому мы четверть часа искали друг друга у разных входов...
Знакомьтесь, друзья мои: это Ларри - человек, который убежден, что здание
должно стать для его обитателей самой близкой границей с миром после границ
их собственных тел. Я правильно вас процитировал?
Блондин немного натянуто улыбнулся и приветственно поднял левую ладонь.
- Безупречно. Но это не мои слова. Я всего лишь повторяю их за Чарльзом
Муром, одним из самых великих архитекторов двадцатого века.
Оскар пару секунд тактично помолчал, дабы это высказывание успело
обрасти должной торжественностью и значительностью, а затем продолжил тем же
непринужденным тоном: