"Паулина Гейдж. Искушение фараона " - читать интересную книгу автора

почитал. Конечно же, им двигала какая-то безымянная жажда, преследовавшая
его с самого детства; жажда, в более юные годы вызывавшая слезы у него на
глазах - слезы, таившиеся где-то в самых глубинах его существа, охваченного
одиночеством и тоской. "Но я ведь вовсе не одинокий и не несчастный
человек, - говорил себе Хаэмуас, а Пенбу тем временем вежливо покашливал,
стоя у него за спиной, предупреждая тем самым, что тени уже сгущаются, будто
намекая, что им пора уходить. - Я люблю свою семью, люблю фараона, люблю
прекрасный и благословенный Египет. Я богат, я добился успеха, я многое в
жизни совершил. И не надо... нельзя никогда..." Он резко повернулся,
стараясь тем самым спастись от нахлынувшего на него отчаяния.
- Отлично, Пенбу. Пора закрывать гробницу, - резко произнес он. -
Что-то не нравится мне, как здесь пахнет, что скажешь?
Пенбу покачал головой и поспешил по коридору наружу, Хаэмуас последовал
за ним, хотя и не столь стремительно. В душе у него остался неприятный
осадок, чувство, что все его усилия напрасны. "Изучая древние свитки и
роспись усыпальниц, я открываю для себя лишь мертвое знание", - размышлял
он, выходя из гробницы. Он прошел мимо рабов, почтительно склонившихся перед
господином, он слышал, как под их лопатами скрипят песок и камни. "Древние
молитвы, заклинания, позабытые подробности былых времен, пополняющие знания
об истории египетской знати. Но разве все это откроет мне тайны жизни,
научит, как властвовать над всем сущим? Где хранится Свиток Тота? В какой
темной пещере спрятано это сокровище?"
Солнце село. В мягком бархатистом небе уже проступили первые звезды;
смех и болтовня среди его свиты зазвучали громче и уверенней, люди как будто
приободрились при ярком свете факелов. Хаэмуасу внезапно захотелось остаться
одному. Подав знак Ибу, он подошел к своему шатру. У входа уже повесили
масляную лампу, ее неровное мерцающее пламя озаряло окрестность мягко-желтым
светом. Хаэмуас ощутил запах благовоний. Иб сделал шаг вперед и поклонился.
- Скажи Гори, пусть облачается, - сказал Хаэмуас, - и мне тоже принеси
жреческий наряд. Вели прислужникам залить масло в курильницы. Над
подношениями отправлено благословение?
- Да, - ответил Иб, - царевич Гори уже прочел молитвы. Не прикажет ли
царевич совершить еще одно омовение, прежде чем облачиться в жреческий
наряд?
Хаэмуас, охваченный внезапной усталостью, покачал головой:
- Нет. Пошли ко мне прислужника, и я совершу ритуальное очищение. Этого
достаточно.
Он молча ждал. Появился Каса, почтительно держа на вытянутых руках
жреческое одеяние, украшенное черными и желтыми полосами. Он стоял молча,
опустив глаза, пока прислужник подносил царевичу серебряный кувшин с
притираниями и помогал ему раздеться. Хаэмуас торжественно приступил к
ритуальному омовению, негромко произнося молитвы, мальчик тоже играл свою
роль, подавая необходимые реплики, а под куполом шатра уже клубился
сладковато-едкий дымок от ладана.
Наконец Хаэмуас был готов. Прислужник поклонился, подхватил кувшин и
вышел; Хаэмуас протянул вперед руки, чтобы Каса надел на него через голову
длинное облачение. После чего оба они вышли из шатра. Там их уже поджидал
Гори, исполняющий роль жреца Птаха. В руке он держал длинную курильницу, над
которой плыли серые завитки дыма, а на золотых блюдах уже были разложены
ритуальные подношения для ка усопшего царевича, которую они потревожили