"Тимур Гайдар. Голиков Аркадий из Арзамаса" - читать интересную книгу автора

приведет в конце концов вопреки всем препятствиям к той горной вершине, что
назначена ему судьбой и талантом. Другой не сразу найдет такой маршрут.
Чтобы понять путь Аркадия Голикова к Аркадию Гайдару, нужно вернуться к
его первой повести, которую так единодушно и, если убрать грубость, вроде
справедливо разругала критика. В книге "Аркадий Гайдар", одной из лучших об
этом писателе, созданной уже в послевоенные годы, ее автор В. Смирнова
пишет:
"Когда я сейчас вновь перечитала повесть, я увидела, что ей не хватало
вкуса, общего замысла, цельности композиции. Поначалу она выливалась из
массы собственных впечатлений и размышлений, а под конец - автор словно
выдохся и свел все к "приключениям" героя".
О вкусе, композиции, массе впечатлений - совершенно согласен. Листаешь
рукопись "В дни поражений и побед", особенно первые тетради, и даже по
почерку видишь, как спешит перо, как рука не поспевает за памятью. И очень
редко поиск слова притормозит руку.
Все, что составляет содержание первой части повести - осажденный белыми
Киев, курсы краскомов, бои с бандами на подступах к городу, - все это с
Аркадием Голиковым было и написано "как было". Но без силы литературы и без
убедительности мемуаров. Однако сейчас, когда знакома и различима его
интонация, не так уж трудно увидеть и на страницах первой повести проблески
будущего гайдаровского мастерства. Они прорываются редко, фразой, абзацем,
даже словечком, как вспышки маячного огня, который подсказывает кораблю
место, помогает проложить курс. Чем дальше листаешь страницы, тем проблески
чаще.
Вроде бы и не логично. Когда червонные казаки Примакова, пластуны
Павлова, латышские стрелки выбили деникинцев из Харькова, автор повести
лечился после ранения в Арзамасе. Когда войска командарма Уборевича
освобождали Новороссийск, поезд, на котором Аркадий Голиков ехал на
Кавказский фронт, находился еще в пути. Свидетелем событий, описанных во
второй, "приключенческой" части повести "В дни поражений и побед", автор не
был. Но именно в ней начинает звучать его гайдаровская интонация, и впервые
обретают плоть и кровь нарисованные им люди: командир партизанского отряда
матрос Сошников, рабочий человек Егор, крестьянин Силантий, Яшка, который
"где только не шатался"...
Попал в засаду к белым, разоружен этот маленький отряд.
"Партизан отвели на несколько сот шагов как раз к самому берегу моря.
- Прощайте, ребята! - сказал Егор.
И должно быть впервые разгладились морщины на его хмуром лице, и он
улыбнулся.
- Прощайте! Знали мы, что делали, знаем, за что и отвечаем.
Треснул залп. Крикнуло эхо. Испуганные взметнулись чайки. Упали люди.
- Готовы!
- Следующие...
По щекам у Яшки катились слезы. Его старая чиновничья фуражка с
выцветшим околышем и кривобокой звездой съехала набок. Рубаха была
разорвана. Он хотел что-то сказать, но не мог.
Остальные замерли как-то безучастно. Только Силантий, сняв шапку, стоял
спокойно, уставившись куда-то мимо прицеливающихся в него солдат, и тихо
молился.
- Господи! - шептал он. - Пошли на землю спокойствие... и чтоб во всех