"Елена Гайворонская. Тет-а-тет " - читать интересную книгу автора

теорему о подобии треугольников, рассказала про знаки препинания в
сложносочиненных предложениях, начертила схему предложения. После этого
обернулась к матери с торжествующим видом и нахально показала язык.
- У тебя хорошая память, - с уважением сказал Максим.
- Да, память у нее отличная, - подтвердила немка. - Еще в детстве с
ходу запоминала большие тексты и иностранные слова. А грамматику она просто
схватывает на лету.
- Тоже в иняз пойдешь? - спросил Максим девчонку.
- Наверное, - кивнула она. - Впрочем, я еще не решила. Я думаю.
- Ты бы Максиму город показала, что ли, - подсказала Екатерина
Григорьевна.
- Что его показывать? Это что, трусики? - удивленно приподняла брови
Евгения. - Вот он, иди и смотри.
- Женя, что за пошлые остроты! - негодующе воскликнула немка. - Я бы
попросила тебя впредь воздерживаться от подобных шуточек. Как не стыдно, да
еще в присутствии мальчика!
Евгения хихикнула. Макс тоже прыснул. Женькина непосредственность и
смешливое лукавство его забавляли. В ней не было нарочитого кокетства и
выпендрежности, которые, возможно, появятся позже. Она не играла во
взрослую, не старалась казаться старше и опытнее, чем обычно грешат
девочки-подростки. Она была самой собой - упрямой, своенравной, независимой,
энергичной, прямолинейной. Казалось, все ее маленькое существо говорило:
"Вот я, такая, какая есть. Принимай или уходи". Иногда, возвращаясь домой в
гремящей электричке, Макс ловил себя на том, что под стук колес думает о
Евгении. Ничего конкретного. Просто вертятся в голове ее рыжие волосы,
кошачьи глаза, угловатые жесты, открытая улыбка...
Как-то в очередной приезд Максима стены комнаты содрогнулись от
беспощадного стука. Кто-то молотил молотком так, что все вокруг дребезжало и
грозило обрушиться.
- Евгения, перестань! Ты мешаешь заниматься! - крикнула немка. И
пожаловалась: - Голова уже трещит!
- А что случилось? - поинтересовался Максим.
- У Женьки в комнате оборвался карниз, - объяснила Екатерина
Григорьевна. - Она взялась сама его повесить. Я говорю: надо вызвать
плотника, под потолком проходит бетонная балка, ее просто так молотком не
возьмешь. А Евгения не слушает. Такая упрямая! - И добавила с неожиданной
гордостью: - Вся в отца.
Максим никогда не спрашивал про немкиного супруга: неудобно. Сейчас он
вопрошающе посмотрел на учительницу. Та поняла немой вопрос и ответила:
- Я ведь давно вдова. Мой муж, Володя, умер, Царство ему Небесное.
Золотой был человек. Сгорел от рака желудка, как свечка. А все, что было
после, - не то и не так. Пыталась, да не получилось. Может, это и к лучшему.
Я ведь невольно всех с Володей сравнивала... А Евгения очень похожа на отца.
Такая же рыженькая...
Губы Екатерины Григорьевны задрожали, и Максим вдруг осознал, что
бывает боль, которую невозможно изжить до конца, она всегда с тобой, как
воздух, как день или ночь. Можно забыться, но не забыть. Можно продолжать
двигаться, петь, смеяться, снова любить, но в самом тайном уголке души
хранить частичку померкшего света, который и дает силы жить дальше. Он
застыл в молчаливом преклонении перед этим светом памяти, перед самим фактом