"Наталья Галкина. Не верь глазам своим" - читать интересную книгу автора

Это буре подобно, но буря рукотворна, и моих рук дело всё, постигшее нас
ныне. А потому нет мне места среди людей, нет мне названья и грехам моим
искупленья нет.
Казавшееся мне прежде дурным представляется нынче невинным; забавы дикой
молодости, шум крови в ушах, природные шутки беспородной плоти, радости драк
и пирушек - по сравнению с деяниями моей мудрости, моего разума, моих трудов
просто лепет детский... Я возомнил себя равным Природе, вздумал потягаться с
Богом... и потягался... Хитрый умишко уже ищет лазейку: я ведь и не
предполагал, каков будет результат! Да сама эта идея равенства с Природою
уже несла в себе результат...
Когда Мишлина была совсем молоденькая, как она смеялась! Голос у нее был
низкий, совершенно не подходивший к полудетской ее худобе. Она любила бегать
простоволосой. Соломенные прямые волосы, разлетавшиеся на бегу. Маленькая
Мишлина, собиравшая травы и сушившая их под потолком. "Эта - от кашля, -
говорила она, - эта - от лихорадки, эта - от сглаза". - "А приворотное
зелье, - спрашивал я, - приворотное зелье готовить умеешь?" Она хохотала,
румянец во всю щеку: "Надо будет - научусь!" Мишлина с детства была упрямой,
как валаамова ослица; глядит, бывало, исподлобья, упрется - и на этом всё,
не переломить, сладу с ней не было.
Появился Мишель; и кто из них кому преподнес приворотного зелья - поди
разбери; скорее всего, вместе пили. Кажется, вчера они тут за руку ходили -
девочка и мальчик. Мишель, мэтр Мишель, что же ты натворил от своей
заносчивости художнической... куда завел тебя твой талант... Впрочем,
натворил-то все я. А расхлебывают другие.
"Моему муженьку в пальцы Боженька вселился", - говаривала Мишлина,
любившая своего мэтра Мишеля без памяти. Все давалось ему словно бы без
труда: он вырезал изваяния деревянных святых и ковал причудливые засовы на
двери, отливал голосистые колокольчики; ему знакомо было ремесло гончара; он
мог смастерить крошечные позолоченные ножницы для дочурки, сложить печь,
изготовить черепицу; а какие чудные флюгера украшали кровли с легкой руки
мэтра Мишеля! Какие вывески уснащали лавки ремесленников и торговцев! Какой
удивительный был у этой пары дом! И во всех его святых, богородицах, феях,
садовницах и богинях виделась мне Мишлина. Она по-прежнему любила собирать
травы, которыми весьма успешно излечивала от самых разных болезней; в доме
стоял странный запах настоев, отваров, снадобий, зелий. В зельях ли было
дело, в самой ли знахарке - кто знает? Но прикосновенье рук ее исцеляло, и
травки действовали безотказно и неукоснительно.
И вот теперь всему этому пришел конец. Ему и ей. Всем нам.
Как сейчас вижу: двери и окна в доме настежь. В дом входит отряд. На
деревянном столе в глиняном кувшине охапка маков. Отряд выходит, выводят
мэтра Мишеля. Бьют скульптурные изображения колесниц и летательных аппаратов
из обожженной глины. Бьют прямо у порога. Деревянные и кованые уносят с
собой. Мэтра уводят. Мишлина бежит следом. Соломенные волосы вразлет. Сейчас
она молчит - ей перехватило дыхание и челюсти сцепило. Но я-то знаю ее
сызмальства. Скоро речь к ней вернется, она заговорит и скажет им все, что
она о них думает.
Оба они оказались в руках этих воцарившихся в мире воинствующих подонков,
бряцающих оружием и орудиями пыток, готовых превратить в груду бездушного
разлагающегося мяса бесплатную человеческую плоть. Оба они - как прежде