"Наталья Галкина. Табернакль" - читать интересную книгу автора

откуда, никто не знал, из какого города, думаю, это знал и помнил только
доктор Мирович. История Мальчика поначалу была совершенно не известна,
отказалась ли от него молоденькая мать-одиночка или многодетная семья, были
ли его родители горькие пьяницы, лишенные родительских прав, или
добропорядочные законопослушные советские люди, не смогшие или не пожелавшие
бросить работу, как бросила ее Княгиня?
Мальчик родился безруким и безногим. Десятилетний, он был удивительно
красив, темно-русые волосы, тонкие черные брови, светло-карие глаза,
опушенные длинными девичьими ресницами, родинка на щеке, умное печальное
личико. Он был на кого-то похож, на кого, я не могла вспомнить. Я не знала,
как заходить в его палату, как говорить с ним; с улыбкой? - но улыбка
получалась лицемерная, искусственная, натуральная гримаса; с мрачным
видом? - но я никогда не влезу в его шкуру и не увижу действительность
такой, какой всегда видел ее он.
Заканчивался сентябрь, дул один из сентябрьских ветров, то ли
приносящий бурю шелоник, то ли предвещающий стужу с дождем средний северный,
то ли отчаянный, именуемый галицкими ершами, колючий, злой, то ли гуляющий
над Беломорканалом и достигающий, точно дракон, наших мест полунощник. В
группе нижних конечностей шуршали развешанные по стенам вереницы
биомеханических людей, заснятых во время ходьбы, один призрак вдвадцатером,
шаг как таковой, припрыжка, переваливание, вращение; в группе верхних
конечностей то там, то тут мелькал извечный натюрморт - стакан с помидором.
Схват кисти протеза должен был быть достаточно жестким, чтобы удержать
стакан (меня смущал сей алкогольный модуль), но не настолько, чтобы
раздавить помидор (к закуси сознание проявляло, извините, толерантность).
Очевидно, по мере развития протезного дела их должны были подменить сперва
колба и яйцо, затем мобильник и киви.

Глава пятая

Супинация и пронация. - Байки Мировича. - Профессор и мышь. - Богиня
Фефела и Мамбери, повелитель волков. - Похитители Болотов и Мирович. -
"Придут наши ребята".
- Не могу запомнить, - говорил Орлов, - что такое пронация и что такое
супинация. Где какой поворот кисти.
- Нет ничего проще, - отвечала ему молоденькая практикантка, - суп
несу, / тут она повернула руку ладошкою вверх, - суп проливаю, - ладошка
перевернулась, блеснул камушек алый в золотом колечке на безымянном.
- Ох, китайская грамота...
Через полчаса, проходя мимо одной из палат детского отделения, я
услышала голос доктора Мировича, рассказывающего детям байку про китайца и
его мышь. Почему-то я часто вспоминала потом именно этот отрывок из
неведомого источника. Что это была за история? Что это был за китаец? Один
из божков неисчислимого пантеона Поднебесной? Или маленькое пророчество о
грядущем физиологе из Шанхая, собиравшемся лет через сорок вживить в мышиный
гипоталамус сто пятьдесят электродов? Неуемные папарацци тут же написали,
что теперь проф. Чж. знает, о чем думает мышь; дудки, это мышь знала, о чем
думал Чж.: он мнил себя богом! В одну из печальных полуночей мне
померещилось, что доктор Чж. является сложной составной рифмой к
портье-китайцу из "Англетера" тридцатых годов, чью вечернюю крапленую карту