"Наталья Галкина. Табернакль" - читать интересную книгу автора

почти уязвленный (но и удивленный, кажется), он перешел к делу.
- Вы ведь знаете французский?
- Да.
- Граф, его сын, его жена писали на французском языке. У нас пропадает
пропуск в Центральный архив, библиотекарша заболела. Вместо нее пойдете вы,
будете читать переписку и дневники Бобринских.
- Зачем? - спросила я с тоскою.
- Будете искать сведения о попечительстве и о Мариинском приюте, -
сказал он сухо. - Вы вообще-то знаете, кто такие Бобринские?
- Титул графский, крупные государственные чиновники из поколения в
поколение, - отвечала я. - Дворец красивый на Галерной неподалеку от Пряжки.
Один из Бобринских был прототипом Каренина, Анны Карениной супруга.
- Вот как? - сказал он удивленно.
И вопрошающе глянул на графиню.
Я же отвела глаза от прекрасной дамы, но тут же увидела большое фото
Венеры Милосской, заслоняющее книги на полках застекленного книжного шкафа.
Венера по закону времени и места выглядела двусмысленно и почти пародийно,
словно задумал директор назначить богиню на операцию, сформировать ей
остатки рук по-свойски, дабы навесить на нее чуть поскрипывающие протезы
самоновейшей конструкции. Вот тут-то, подловив меня на правильной, с его
точки зрения, трактовке, он усмехнулся, отчасти простив мне предыдущие
промахи.
Повернувшись спиной к Медному всаднику, который всегда нравился мне
летом (зимой в лавровом венке, арийских сандалетках и римской одежке
производил он на меня впечатление беглеца с берегов вышеупомянутой Пряжки,
мол, да, да, есть в Ромбурге король, отыскался, это я, ничтожные санитары,
безумец бедный, ужо тебе), я немного помедлила перед аркою Сената и Синода,
пред входом в Государственный архив.
В семействе Бобринских, как выяснилось, имелись два любимых фамильных
имени: Александр и Алексей. Все они были двести лет кряду Алексеи
Александровичи и Александры Алексеевичи, на второй день я их различать
перестала. Разумеется, ни у одной графини ни в одном письме ничего не
говорилось про Мариинский приют. Я из женских писем запомнила только то, что
было посвящено ожидающейся свадьбе юной внучки с корнетом Абаза; и никак не
могла решить для себя отправительница, чем порадовать невесту: бриллиантовой
диадемой или алмазным колье?
Запомнился мне, даже можно сказать, на всю жизнь в память врезался
короткий дневник А. А. Бобринского, сначала с иронией и сарказмом
описывающий придворную жизнь (на полях вместо виньеток рисовал граф
маленькие карикатурки: генералы, нянькающиеся с наследником, скачущим на
деревянной лошадке, - на одном из вставших на четвереньки генералов в
какой-то день ненастный наследник выезжал верхом и сабелькой игрушечной
размахивал, - расфуфыренные дамы, сановники в пароксизме любоначалия), а
потом, совершенно сменив тон и слог, словно сел голос актера,
переместившегося внезапно из комедии либо фарса в трагедию, повествующий об
убийстве царя-освободителя, подробный рассказ о том, как привезли во дворец
истекающего кровью государя с оторванными ногами, раздробленными
тазобедренными суставами, описание агонии и смерти. То была единственная
рифма с протезированием, неудачная и неуместная. Террорист-убийца, бомбист
из петербургской секты асассинов, погиб на месте от своей же бомбы,