"Назло громам" - читать интересную книгу автора (Карр Джон Диксон)

Глава 2

— Все? — словно эхо прозвучал шепот Одри. — Все?

— По официальной версии — да.

— Но это все, что произошло, не так ли? Я хочу сказать, что это то, что реально произошло?

— Дай, пожалуйста, определение реально произошедшего события.

— Брайан Иннес, не будь циничным и не выводи меня из терпения. Ты прекрасно понимаешь, о чем я веду речь. Эти три свидетеля видели, как этот бедняга упал?

— Нет, они лгали. Никто из них даже не смотрел в его сторону.

— Но…

Брайан тряхнул головой, словно для того, чтобы как-то прояснить ее, и стоящая перед глазами картина исчезла.

Он снова был в салоне, устланном толстым ковром, душном, несмотря на распахнутые настежь высокие окна за кружевными занавесками и пыльными зелеными бархатными шторами. Теперь это снова был 1956 год, и его волновало физическое присутствие Одри Пейдж, как, должно быть, когда-то Гектора Мэтьюза волновала юная Ева Иден.

Одри стояла у стола, касаясь руками фарфоровой пепельницы. Она казалась такой невинной — даже слишком невинной, что моментами невольно наводило на мысль о ее распущенности. Не выдержав прямого и пристального взгляда Брайана, она отвела глаза.

— Послушай, — настаивал Брайан, — я не утверждаю, что это не был несчастный случай. Я лишь сказал, что они не видели, как все произошло. Никто этого не видел.

— Тогда зачем же они говорили?

— Не могу этого сказать. С медицинской точки зрения представляется очень маловероятным, чтобы человек, на какое-то мгновение потеряв сознание, мог упасть, перекинувшись через парапет высотой ему по грудь. Маловероятно, но все же возможно. С другой стороны, если он потерял сознание и она лишь ловко подтолкнула его…

Фарфоровая пепельница с грохотом пролетела через весь стол.

— В любом случае, — продолжал он, — будет лучше, если ты послушаешь, чем кончилось дело.

— Ее арестовали или что-нибудь в этом роде?

— Ну что ты, как можно! В прессе была опубликована официальная версия: английский турист мистер Гектор Мэтьюз погиб в результате несчастного случая во время восхождения в горах Баварии. Ни о Еве Иден, ни, естественно, об «Орлином гнезде» даже не упоминалось. Но поскольку мистер Мэтьюз был известен как «друг» Евы, к тому же у него не было живых родственников, ей позволили вывезти морем его тело на родину. Это — самое малое, что она могла для него сделать, — в конце концов, она была единственной наследницей его состояния.

Одри открыла было рот, чтобы что-то сказать, но промолчала. Ее собеседник стал мерить шагами салон.

— После этого, — продолжал он, — началась война, которая никого не оставила в стороне. Всякий интерес к делу Гектора Мэтьюза пропал. В Голливуд Ева Иден больше не вернулась, а ее контракт с «Рэдиант пикчерз» не был возобновлен, о чем она, вероятно, знала еще до поездки в Германию. С финансовой точки зрения это значения не имело. Как только завещание Мэтьюза вступило в силу, Ева унаследовала все его имущество, за исключением некоторой части, предназначенной на благотворительность.

Неожиданно Одри заговорила полным отчаяния голосом:

— Послушай, это просто ужасно и отвратительно. Раньше мне такое и в голову не приходило, но все равно это ужасно!

— Однако это лишь поразительное стечение обстоятельств.

— Вообще-то все это ничего не значит!..

— Нет. Успокойтесь, юная леди. И все же я вполне могу понять, почему твой отец не хочет, чтобы ты ехала к ней.

— А ты бы к ней поехал?

— Конечно, с удовольствием! Добродетельные люди никогда меня не интересовали, тогда как другие — всегда.

Одри обернулась и взглянула на него; странный блеск промелькнул в ее необычных раскосых глазах и тут же исчез, а может быть, это была просто игра света на ее обнаженных плечах.

— Брайан, что известно Де Форресту? И если так случится, что тебе придется ему это рассказать, как ты сможешь повторить все это? Ты что, был там? Ты лично видел, как все произошло?

— Вряд ли. В 1939 году я был молодым художником, еще только пробивавшимся в жизни и значившим для окружающих гораздо меньше, чем сейчас. Рассказав тебе всю эту историю, я в каком-то смысле нарушил слово, но чувствую, что должен был сделать это. Да, меня там не было, но там был мой большой друг: Джералд Хатауэй.

Одри неожиданно вскрикнула.

— В чем дело? — испугался Брайан.

— Сэр Джералд Хатауэй? Директор какой-то галереи?

— Да, к тому же и замечательный художник. Я знаком с ним уже много лет. Правда, какое-то время мы не виделись.

— Тогда у тебя есть возможность встретиться с ним гораздо раньше, чем ты думаешь. Он здесь.

— Здесь?

— Да нет, не здесь, в отеле, и даже не в Женеве! Но завтра он будет здесь. Ева Иден его тоже пригласила.

Потрясенный, Брайан остановился у окна и обернулся к Одри.

— Но этого не может быть, Одри! Нет, погоди, послушай, — невероятно разумным тоном продолжил он. — Любопытство уже однажды подвело Хатауэя, когда он был приглашен на обед к Гитлеру в Берхтесгаден. Он очень стыдился этого; до последнего времени даже скрывал этот факт и рассказал о нем только мне, так как мы много беседовали с ним о разных преступлениях и детективных историях. Даже если у твоей подруги Евы хватило духу пригласить его, он ни за что не согласится приехать. Ты, должно быть, ошибаешься.

— Я говорю т-тебе лишь то, — воскликнула Одри, которая в моменты особого волнения начинала слегка заикаться, — о чем Ева написала мне в последнем письме: сэр Джералд Хатауэй охотно принял приглашение! Думаешь, она написала одно имя, а имела в виду совсем другое?

— Полагаю, что нет.

— Понимаешь, в этом может не быть ничего особенно таинственного. Может быть, как и в случае с обедом у Гитлера, все дело в его любопытстве?

— И тебя нисколько не смущают эти ужасные намеки, не так ли?

— А что, разве такого не может быть?

— Конечно, может. А может быть, так оно и есть на самом деле. И все же мне хотелось бы больше знать о мотивации поступков этой леди. — Пристально глядя в открытое окно, Брайан едва замечал уличные фонари и упорядоченный покой Большой набережной. — Погоди, Одри! Сколько человек должны приехать на этот прием?

— На самом деле это не обычный прием в загородном доме, когда гостей приглашают на несколько дней. Будет приглашен только еще один человек.

— Только один человек? И кто же это?

— Не знаю. Ева не говорила.

— Нет, я что-то ничего не понимаю. Не могу объяснить это внятно, но ситуация мне что-то не нравится. Почему бы тебе не послушаться отца и не вернуться в Лондон на ближайшем самолете?

— Послушаться? Опять слушаться! Ты что, будешь пытаться остановить меня, если я поеду к Еве?

— Нет, я не стану этого делать, — едва сдерживая гнев, вежливо проговорил Брайан. — Тебе уже больше двадцати одного года, ты вольна поступать по своему усмотрению.

— Благодарю за разъяснения. В таком случае мне хотелось бы сказать тебе…

Но Одри так и не смогла закончить фразу, если она вообще собиралась ее заканчивать.

Свет передних фар стремительно подъехавшего автомобиля ярко осветил кружевные занавески и бархатные шторы, и двухместный «бентли» остановился у отеля. Глубоко вздохнув, Одри подбежала к окну и встала рядом с Брайаном, но больше уже не смотрела на своего собеседника — она словно забыла о нем.

Из машины вышел темноволосый молодой человек в белом смокинге и без шляпы.

Одри резко отдернула занавеску:

— Фил! Фил, дорогой!

Молодой человек, который был не кем иным, как сыном Десмонда Ферье, резко остановился.

— Я здесь, — сказала Одри (и это было совершенно излишне). — Я жду тебя! Я здесь!

— Да-да, я тебя вижу. Кто это с тобой? — В голосе, хотя и довольно приятном, неожиданно послышались нотки враждебности и подозрительности.

Одри попыталась улыбнуться. Она по-прежнему не смотрела на Брайана, но он буквально физически почувствовал, как поднялись ее брови.

— О, Фил, не надо так. Мне он никто! Совершенно никто!

Брайан не сказал ничего.

— Фил, я хочу сказать, — громко говорила Одри, выворачивая запястье, — что тебе совершенно не стоит о нем думать. Это всего лишь старый друг нашего дома, Брайан Иннес, и я не знаю, зачем… — Она снова замолчала.

Произнесенное имя Брайана оказало довольно любопытный эффект на кое-кого на этой тихой улице.

Филипу Ферье оно ни о чем не говорило; он просто кивнул и вошел в отель. Однако для кое-кого другого это имя имело вполне определенное значение. На противоположной стороне улицы, в тени английского сада, по тротуару шел невысокий коротконогий и толстый человек, погруженный в собственные мысли, и словно разговаривал с самим собой. Вдруг он остановился, огляделся и, пересекая улицу, направился к отелю «Метрополь».

— Ага! — выдохнул толстяк.

У него было довольно примечательное лицо, обрамленное коротко остриженной, с проседью бородой и шляпой с остроконечным верхом, очень похожей на ту, в которой обычно изображают Гая Фокса. Поношенная темная шляпа контрастировала с парадным вечерним костюмом.

Последние вспышки вечерней зарницы тускло озаряли небо над озером. Одри, казалось бы поглощенная собственными мыслями, все же не могла не обратить внимание на этого человека.

— Брайан, взгляни, какой странный человек в шляпе! Кажется, он направляется прямо сюда!

— Да, ты права, хотя этот, как ты сказала, странный человек вовсе не такой уж и странный; он всегда отдает себе отчет в том, что делает. Это — Джералд Хатауэй.

— Сэр Джералд Хатауэй?

— Собственной персоной.

— Но что ему здесь нужно? Что он делает в Женеве так рано?

— Понятия не имею. Хотя… помнишь, я говорил тебе, что на знаменитом обеде в Берхтесгадене помимо Евы Иден и Гектора Мэтьюза было еще двое гостей из Англии?

— Да, ну и что?

— Одним из них был Хатауэй, а второй — некая журналистка по имени Паула Кэтфорд. Когда ты упомянула о Хатауэе, я подумал, не повторяется ли история заново и не появится ли Паула Кэтфорд тоже.

Новая вспышка зарницы осветила неподвижные деревья, но нашим героям было не до того, чтобы заметить ее. За дверью раздался голос, и в салон энергичным, широким шагом вошел молодой человек в белом смокинге. Это был Филип Ферье.

Брайан отметил, что Ферье-младший не похож на отца. Легендарный Десмонд Ферье был таким же высоким и худощавым, как сам Брайан; он отличался громовым голосом и, к сожалению, легкомысленными и даже несколько фривольными манерами. Его же двадцатичетырехлетний сын казался слишком серьезным, на грани напыщенности, да и ростом был пониже, однако от всей удивительно красивой внешности Филипа — начиная с темных вьющихся волос и заканчивая классическим профилем с широко вырезанными ноздрями — веяло кипучей энергией и большой жизненной силой.

Одри так и устремилась к нему:

— Мистер Ферье, позвольте вам представить мистера Иннеса.

Единственный внимательный взгляд, брошенный на Брайана, убедил Филипа, что ему не стоит опасаться соперника, и его враждебность тут же исчезла.

— Как поживаете? — спросил он. — Э-э-э… Од и я обедаем в «Ричмонде», а потом идем в ночной клуб. Вы не против, если мы пойдем?

— Да, конечно, не против.

— Благодарю вас. Мы очень опаздываем. — Он с облегчением выдохнул через широкие ноздри. — Од, извини меня за опоздание. Наши два гения снова демонстрировали свой буйный нрав.

— Фил, прошу тебя, не говори так. Это нехорошо.

Филип прикусил губу.

— Может быть, и так — не знаю. Я обожаю моего старика, да и Еву тоже, но тебе не следует нянчиться с ними.

Нечто совершенно новое, очень человечное и внушающее симпатию послышалось в словах, прозвучавших из уст этого напыщенного на вид молодого человека. Какая-то тревога, словно аура, окружала Филипа Ферье.

— Беда в том, — продолжал он, — что никогда нельзя понять, что есть на самом деле, а чего нет. Ни тот ни другой не могут толком объяснить, да, пожалуй, и не знают. Ох уж эти люди театра и кино! А вы, случайно, не связаны с театром или кино, сэр?

— Никоим образом, — усмехнулся Брайан. — А что, я похож на одного из них?

— Вообще-то нет, — с серьезным видом ответил Филип, — но в вас что-то такое есть, а что — не пойму. Так вот, — он повернулся к Одри, — сейчас оба они пишут мемуары, пытаясь перещеголять друг друга перед издателем, откуда-то вытаскивают подшивки из газетных вырезок, в которых о них упоминается хоть словом, — просто сумасшествие какое-то!

— Д-думаю, это так, — согласилась Одри.

— Не сомневайся! «Видите, что Джеймс Эгейт написал обо мне в 1934 году?» — «Что-то не припомню: это не тот ли старик, который играл лорда Портеса в фильме «Круг» «Бинки Бомонт продакшн» в 1936-м?» — «Да, этот старик — крупная личность, прекрасный человек, и все мы очень любим его, но, между нами говоря, он самый отвратительный актер в мире». Ох уж эти актеры!

Брайан, продолжавший прислушиваться к приближавшемуся по фойе сэру Джералду Хатауэю, оглянулся. Одри облизала губы.

— Фил, ты хочешь сказать, что тебе это не нравится?

— Мне это никогда не нравилось. Я знаю, что это огорчает и раздражает меня.

— Почему ты мне об этом рассказываешь? Что-то произошло, не так ли?

— В том-то и дело, девочка моя, что в действительности никогда ничего не происходит!

— Тогда в чем же дело?

— Ты ведь собираешься приехать к нам, Од. Так вот, если старик скажет тебе, что Ева пытается его отравить, постарайся не воспринимать это всерьез. А теперь идем немного перекусим.

Звук шагов эхом отзывался в фойе, вымощенном мрамором; гудел лифт. Внезапно шаги замерли.

— Мистер Ферье! Одну минуточку! — резко попросил Брайан.

— В чем дело?

Филип уже взял накидку Одри со стола и держал ее в руках. Одри, как никогда яркая, женственная и привлекательная, подняла руку, словно для того, чтобы отразить удар.

— Ваш отец на самом деле считает, что мисс Иден пытается отравить его? Чем? Мышьяком, стрихнином или чем-нибудь в этом роде?

— Нет. Нет. Вовсе нет! Вот я и говорю: избави меня бог от этих истеричных людей! Поэтому-то я и здесь. — Филип явно пытался подобрать слова. — Я хотел предупредить Од…

— О чем?

— В последнее время это — любимая шутка старика, да и Евы тоже. Он начинает рассказывать, как она якобы хотела отравить, до смерти напугать или зарезать его, и описывает все это с кажущейся серьезностью. Пару раз и Ева отомстила ему тем же. Если не знать, что оба они просто развлекаются таким образом, то волосы могут встать дыбом. Одна женщина-репортер из «Вуман'з лайф» была настолько шокирована, что мне пришлось потом целый час беседовать с ней в аэропорту. Но вообще-то это вовсе не забавно, по крайней мере для меня. Вы что, не можете понять всего этого?

— Я-то могу понять это, мистер Ферье, но хотел бы знать, понимают ли они.

— Что вы имеете в виду?

В голове Брайана мелькнули догадки…

Краем глаза он наблюдал за дверью, открывавшей небольшой проход в фойе, тоже вымощенное мрамором. Света там не было, но благодаря зеркалам Брайан видел отражение манжета рукава, плеча и полей шляпы. Джералд Хатауэй, этот безупречный человек, стоял в фойе и откровенно, если не сказать нагло, подслушивал.

Снаружи просигналила машина.

— Мистер Ферье, не могли бы вы ответить мне на один вопрос?

— Да, если сумею.

— Помимо Одри к вам приглашены еще два гостя. Один из них — сэр Джералд Хатауэй. Вы не знаете, кто второй?

— Конечно знаю. Правда, я никогда не встречался с ней…

— С ней?

— Да. А что тут особенного? Она — какая-то журналистка, говорят, большая шишка. Пишет книги о знаменитостях, с которыми ей доводится встречаться, и обещала помочь Еве с ее мемуарами.

— Ее зовут не Паула Кэтфорд?

— Да, но оставим в покое Паулу Кэтфорд. Мы говорили с вами о Еве и старике. Они — артисты, а я не понимаю артистов. Но они также, слава богу, и человеческие существа. Что бы они ни говорили и что бы ни изображали, в реальной жизни они не делают того, что те люди, которых они играют в пьесах.

— Вы в этом уверены? Разве, к примеру, мисс Иден никогда не была замешана в деле, связанном с насильственной смертью при подозрительных обстоятельствах?

— Нет, конечно нет. Никогда.

— А если, предположим, была? Предположим, что для подтверждения этого я здесь и сейчас предоставлю вам свидетеля? Что вы тогда скажете?

— Не верю ни единому вашему слову. — Филип аж задохнулся от возмущения. — Вы говорите о моем отце и о порядочной женщине, на которой он женат уже много лет.

— Никто не имеет ничего против вашего отца. Наоборот! Мне будет очень неприятно, если с ним тоже произойдет «несчастный случай». А как быть с Одри?

— Одри?

— Ни вы, ни она не подумали об этом, поэтому я прошу вас сделать это сейчас. — Брайан говорил спокойно и уверенно, глядя прямо в глаза молодому человеку. — Предыдущий жених Евы Иден разбился насмерть, упав с террасы дома в Альпах, на которой он в тот момент находился вдвоем с невестой. Мисс Кэтфорд и Джералд Хатауэй находились в соседней комнате, когда все это произошло. И вот теперь, по прошествии многих лет, она приглашает их обоих на виллу на холмах юго-западнее Женевы. Мы не знаем, почему она послала эти приглашения; возможно, они тоже.

Но главное, что и Одри, которая была лишь ребенком в то время, когда погиб Гектор Мэтьюз, также приглашена туда. Для чего? Это, как и все остальные факты, можно посчитать подозрительными обстоятельствами, которые буквально «кричат», требуя объяснений. Каким образом Одри вписывается в эту схему? Неужели вы так рады видеть ее там?

— Послушайте… — начал было Филип.

— Минуточку!

Стало так тихо, что было слышно, как тикают часы Филипа.

— После смерти Мэтьюза Ева Иден унаследовала его состояние. Если это не был настоящий несчастный случай, тогда это — часть тщательно разработанного убийства. Хатауэй и мисс Кэтфорд могут быть здесь не случайно. Одри тоже. Если мне удастся вас в этом убедить, вы позволите ей остаться здесь и увидеть то, что произойдет? Что вы сделаете?

— Можно мне сказать?! — воскликнула Одри.

— Нет, нельзя. Мистер Ферье, так что вы тогда сделаете?

— Я отправлю ее домой, — ответил Филип, — и, черт возьми, сделаю это как можно быстрее.

— Тогда будет лучше начать ее готовить к этому уже сейчас. Свидетель, которого я могу вам представить, находится за дверью. Хатауэй!

Во время этой внезапно возникшей паузы Филип бросил накидку Одри на стол. Этот очень серьезный, даже величественный молодой человек с чрезмерным чувством собственного достоинства, как верно заметил Брайан, был глубоко и искренне влюблен в Одри Пейдж, а Одри (по крайней мере, тогда ему так показалось) была готова выполнить любую просьбу Филипа Ферье.

И даже когда Брайан думал об этом и когда звал своего свидетеля, он заметил то самое загадочное выражение ее голубых глаз, которое снова поразило и озадачило его.

— Хатауэй!

Никто не ответил. Брайан подошел к двери в фойе, но увидел лишь собственное отражение в зеркалах. Мраморный пол продолжался дальше вправо. Но обещанного свидетеля и там не было.