"Ульяна Гамаюн. Безмолвная жизнь со старым ботинком" - читать интересную книгу автора

вора, подножка, кулаки, кровь из носу: Ничего этого с нами не происходило.
Нам везло. Мы входили в пространство торговых рядов, как входит
жовиальный жуир в свою цветочную оранжерею. Тюльпаны перца, маков цвет
помидоров, капуста кувшинками, белые бутоны редьки, редиска фиалковыми
букетиками, пышная сирень винограда: Мы шныряли в этом райском саду,
присматривая запретный плод поувесистей, а присмотрев, струшивали его на
землю, рискуя быть навеки изгнанными отсюда. Продавцы, чьи лица тугими
капустными кочанами торчали поверх плиссированной зелени, смотрели зорко и
карали сурово. Из зарослей петрушки, из бойниц овощных крепостей на нас
щерились тысячи вражеских пушек. Но нам везло.
Чуть легче было в молочных рядах. Там было оживленней, там сдобные
продавщицы щедро капали на ладонь покупателю жирной сметаной, и он,
проглотив фигурную розочку, задумчиво облизывался, расплываясь в улыбке или
капризно качая головой, шел к следующей, повторял дегустацию, постепенно
наполняясь новыми смыслами, и выходил из-под навеса густой, сметанный и
просветленный. Сметанные розочки были, разумеется, не для нас: у побирушек и
маленьких мерзавцев особая линия жизни. Мы лепились к творожным бастионам,
выбирая среди множества белых твердынь тщательно, даже привередливо, и пока
продавщица плескала молоко в расписанный розами бидон очередной бабульки,
оттяпывали палевый кусочек и тут же, отвернувшись, совали в рот.
Не то чтобы нам нечего было есть: Дюка худо-бедно кормили; дед Толя
всегда оставлял мне какую-то мелочь, прежде чем удариться во все тяжкие. Не
голод и не нужда гнали нас спозаранку из дома. Наше шнырянье между рядами не
было просто шныряньем. Это, если хотите, было шнырянье по бесконечности,
млечный путь с творожными берегами. Мы катались по молочной реке на
моложавом месяце, всему миру доказывая, что тоже чего-то стоим.
У самых ворот нас дожидался зонт с картинками. Гурманы до кончиков
грязных ногтей, мы оставляли напоследок этот кремовый завиток на
куске торта. Зонт был цветной, как у Оле-Лукойе, и так же щедро
одаривал желающих сказочными фантазиями. Под зонтом на деревянных козлах
разложены были наши с Дюком цветные сны: теплые, с лаковыми, медово-желтыми
брюшками и белыми боками. Целомудренно скрытые белой марлей, словно невеста
вуалью, они источали божественный аромат. Медовый дух сводил с ума целые
полчища ос, которые в сластолюбивом исступлении кружили над марлевыми
покровами, не в силах ни добраться до вожделенной добычи, ни улететь прочь.
Одурманенные тем же медовым мороком, мы с Дюком - две маленькие, вертлявые
осы - останавливались аккурат напротив зонта. Со сладким молоком на веках, с
ветерком на затылках, мы готовы были смотреть свои цветные сны. Тут, как и
всегда, все решали отнюдь не наши многочисленные проступки и скудные
благодеяния - нет, все решал случай. Не раз бывало, что мы, простояв полчаса
кряду, уходили ни с чем.
Оцепенение наше было притворным, спокойствие - напускным. Это было
затишье перед катастрофой, короткометражная тишина, в которой молния
раскраивает небо и ударяется в макушку дерева. Макушкой
в данном случае был пес - весьма потрепанная дворняжка с колючками в
кудлатом хвосте. Несмотря на колючки, а может, и благодаря им, он сущим
сфинксом лежал в изножье медового царства. Он был рыж и морщинист, как
курага, и очень, очень стар. В его глазах плясали усталые вихри истории. Он
помнил даже Атлантиду. Вывести его из пифийского транса было практически
невозможно: я корчил рожи, топал ногой, мог станцевать ирландский рил -