"За красными ставнями" - читать интересную книгу автора (Карр Джон Диксон)

Глава 2

На сей раз возглас Г. М. не был лишен оснований.

Он едва слышал гром приветствий, казалось исторгаемый тысячами североафриканских глоток, который едва не снес с него шляпу. Его затуманенный взор сначала различил два ряда красных шелковых канатов, прикрепленных по краям к металлическим подпоркам, которые тянулись от подножия передвижного трапа к центральной двери здания, образуя широкий проход, разделяющий толпу надвое.

Взгляд Г. М. устремился вверх. Над центральной дверью виднелись три приветствия, сплетенные из ярких тропических цветов и пламенеющие на фоне буро-зеленых холмов. Все три были на разных языках и располагались друг над другом следующим образом:

Salud y Pesetas y Cosas Nuevas a SIR HENRY MERRIVALE![4]

Vive le Vieux Bonhomme, SIR HENRY MERRIVALE![5]

Салам алейкум,[6] СЭР ГЕНРИ МЕРРИВЕЙЛ!

Последнее приветствие было написано арабскими буквами, которые мы не стали заставлять типографов воспроизводить. Но это было не все. За правым красным канатом неподвижно стоял оркестр из двадцати, главным образом медных, духовых инструментов. Каждый вновь прибывший мог сделать вывод, что оркестр составили танжерские полицейские. Над их смуглыми лицами белели шлемы, похожие на американские. Форменные рубашки и шорты имели цвет хаки светлого оттенка; белая перевязь пересекала свисток, прикрепленный к цепочке на шее, спускаясь через грудь к белому поясу с белой дубинкой. Вымуштрованные, они ожидали тайного сигнала, по которому заиграли прямо в лицо сэру Генри «Боже, храни короля!». Гражданское население за левым красным канатом приветствовало знатного гостя с не меньшим энтузиазмом.

Морин Холмс, стоя на ступеньке позади Г. М., робко заговорила ему на ухо:

— Боюсь, сэр Генри, кое-кто знает, что вы здесь.

— Ну… — пробормотал великий человек, очевидно еще не решив, как относиться к увиденному. Внезапно он встрепенулся: — Ой, девочка моя! Посмотрите туда!

Это был окончательный триумф. le moment supreme.[7] У центральной двери аэровокзала стояли два арабских мальчика лет девяти-десяти, в подозрительно белых куртках и брюках. Оба были облачены в красные фески с кисточками, что в наши дни символизирует всего лишь принадлежность к мусульманской вере. И оба склонялись по обеим сторонам предмета, напоминавшего свернутую в рулон широкую красную дорожку.

Повинуясь сигналу, мальчики метнулись вперед, как обезьяны. Красный ковер быстро развернулся перед трапом.

— Хм! — произнес сэр Генри Мерривейл с новыми нотками в голосе.

— Красный ковер для вас! — воскликнула Морин. — Разве это не чудесно?

— Ничего особенного, — отмахнулся Г. М. — Я равнодушен к таким вещам. — Поднеся ладони ко рту рупором, он крикнул: — Эй!

Учитывая, что оркестр оглушительно играл второй куплет «Боже, храни короля!», а зрители издавали такие громкие звуки, какие издают только в Танжере, следует удивляться тому, что даже Г. М. едва смог заставить услышать себя. Тем не менее это произошло.

— Эй! — окликнул он снова.

Красный ковер остановился. Два маленьких коричневых личика приподнялись под красными фесками.

— Вы сдвинули этот чертов ковер чересчур вправо! — прогремел визитер, иллюстрируя слова жестами. — Через минуту он окажется под хвостом самолета. Передвиньте его влево, чтобы я мог пройти по нему!

В местности, где одна фраза может содержать слова на пяти языках, сопровождаясь объяснительными жестами, легко заставить себя понять. Арабские мальчики кивнули, усмехнувшись и сверкнув белками глаз. Красный ковер покатился вперед и остановился у подножия трапа. Мальчики, снова повинуясь тайному сигналу, исчезли.

— Хм! — повторил сэр Генри Мерривейл.

Небрежно, как фокусник, протягивающий ассистентке деталь реквизита, Г. М. передал панаму Морин. Спустившись с оставшихся ступенек величавой походкой, он приложил руку к сердцу и поклонился направо и налево так низко, насколько позволяло брюхо.

— Muchas gracias, — поблагодарил сэр Генри. — Je vous remercie. Naharak sai'd.[8] Благодарю вас, члены Консервативной партии.

Шум стал громче самых яростных залпов зениток во время бомбардировок Лондона десять лет назад. Смущенная Морин, все еще держа панаму Г. М., потихоньку спустилась и встала позади него.

— Не знаю, что нам делать теперь, — признал знатный гость. — Шоу было прекрасным, но где церемониймейстер?

Однако помощь уже была близка.

Управляемый тем же таинственным сигналом оркестр так резко остановился посреди четвертого куплета «Боже, храни короля!», что один из тромбонов не сумел умолкнуть вместе с остальными. Толпа штатских в ярких костюмах перестала кричать. Морин почувствовала, что в голове у нее гудит от внезапной тишины.

Худощавый молодой человек среднего роста нырнул под правый канат и снова выпрямился. Несмотря на смуглое лицо и гладкие черные волосы, в нем не было и намека на качество, обычно именуемое елейностью. Твидовый пиджак спортивного покроя с серыми фланелевыми брюками и синим галстуком могли быть приобретены на Бонд-стрит.[9] Хотя даже лучший друг не мог бы назвать молодого человека красивым, его лицо свидетельствовало о живом уме и чувстве юмора, которые служебные обязанности вынуждали маскировать официальной вежливостью, близкой к чопорности.

В левой руке молодой человек держал скромного объема пачку бумаг. Отвесив формальный поклон Г. М., он устремил на визитера взгляд выразительных золотисто-карих глаз.

— Позвольте первым приветствовать вас, сэр Генри, — заговорил молодой человек по-английски без всякого иностранного акцента. — Я — Альварес, комендант.

Комендант чего? И почему не в форменной одежде? Это могло что-то означать. Но Г. М. не стал развивать тему.

— Знаете, сынок, — отозвался он, с сомнением потянув себя за мочку уха, — это необычайно любезно с вашей стороны. Но вы уверены, что приветствуете того, кого надо? Я добрый старый Герби…

Альварес остановил его едва заметным жестом.

— Не будет ли благоразумнее, сэр, отказаться от инкогнито? — почтительным тоном предложил он.

— Хм! Ну, поскольку все, кажется…

— Сэр Генри! — прервал их разговор звонкий женский голос. Девушка нырнула под канат и побежала к ним. Взгляд Морин Холмс сразу же устремился на нее, хотя это было почти незаметно благодаря опущенным ресницам.

Вновь подошедшая, без сомнения, была англичанкой, на вид лет двадцати пяти и явно дружелюбно настроенной. Ее густые волосы натурального золотистого цвета были замысловато уложены. Под тонкими и изогнутыми, но не выщипанными бровями поблескивали голубые глаза. Светлая кожа краснела при малейшем напряжении. Хотя девушка практически не использовала пудры и губной помады, от нее исходила аура женственности, ощутимая как физическое прикосновение. Сама она едва это сознавала, хотя посторонний мог бы поклясться в обратном. На ее плечи было наброшено легкое пальто, которое не скрывало творения парижского портного с плас де Франс; великолепную фигуру плотно облегало неортодоксальное шелковое летнее платье с глубоким вырезом. Она была в открытых сандалиях на босу ногу.

— Прошу меня извинить, — тем же официальным тоном заговорил Хуан Альварес. — Позвольте представить…

Но женщина сама назвала себя.

— Я Пола Бентли. — сообщила она, взяв Г. М. за руку. — Мой муж Билл должен был встретить вас, но старый Джей — консул — его не отпустил. Могу я его заменить?

— Разумеется, куколка! — с энтузиазмом отозвался Г. М. Подобные женщины — ослепительные и отнюдь не заторможенные — были как раз в его вкусе.

— Понимаете, — объяснила Пола. — Билла вечно посылают в самые жуткие места писать отчет о грязи, бананах, машинах или чем-нибудь еще. Отчет всегда длиной в милю, а старый Джей хочет изучить каждое слово. К тому же Билл вернулся только три дня назад, и мы… Я имею в виду… — Она умолкла, густо покраснев.

— Конечно, куколка, — успокоил ее Г. М. — У вас было много интимных разговоров.

— Ну… что-то вроде того. — Сразу забыв о своей оплошности, Пола Бентли внезапно заметила рядом с Г. М. Морин. — Э-э… — неуверенно начала она.

Прикрыв ресницами зеленые глаза, Морин коснулась руки Г. М.

— Я секретарь сэра Генри, — заявила она тренированным секретарским голосом.

Последовало гробовое молчание.

Морин не стала объяснять причины столь внезапной перемены. Возможно, это было к лучшему. Все четыре лица в группе были достойны изучения.

Г. М., чьей бесстрастной физиономии все еще удивляются в клубе «Диоген», оставался непроницаемым, как устрица. Но комендант Альварес, хотя и бровью не повел, все же умудрился каким-то способом (телепатическим?) воспринять настроение англичанина. В его глазах мелькнул гнев.

Г. М. собирался закричать: «Я абсолютно невиновен!» — но вовремя сдержался. Альварес поклонился Морин, впервые продемонстрировав в улыбке превосходные зубы.

— Боюсь, это моя вина, мисс…

— Холмс, — проворчал Г. М. — Морин Холмс.

— Это моя вина, мисс Холмс, что мы не были осведомлены о вашем прибытии. Добро пожаловать. Мы постараемся устроить вас как можно удобнее.

— Конечно! — воскликнула Пола. Отпустив Г. М., она быстро подошла к Морин и протянула ей руку. — С вашей стороны очень любезно приехать сюда. Я много слышала о лондонской секретарше сэра Генри — кажется, он называет ее Лоллипоп, — но вы, разумеется, из Штатов.

В литературе по сей день английскую девушку всегда изображают холодной, высокомерной и аристократичной, что почти до смешного противоположно действительности. С другой стороны, американскую девушку постоянно описывают остроумной, болтливой и засыпающей собеседника вопросами, что едва ли можно было назвать точной характеристикой сдержанной Морин и многих ее соотечественниц.

Тем не менее следует признать, что вначале Морин питала мрачные подозрения в отношении Полы Бентли. Ей казалось, что английская блондинка проявляет слишком много сексапильности и… ну, вы сами знаете чего. Но это длилось недолго. Искренний взгляд темно-голубых глаз Полы, дружеская теплота ее рукопожатия растопили лед в сердце Морин.

— Знаете, я до замужества провела полгода в Нью-Йорке, — сообщила Пола. — Моя младшая сестра сейчас в Колумбийском университете. Ее зовут Айрис Лейд. Хотя едва ли вы встречали ее…

— Нет. Я училась в Уэллсли.[10] И с тех пор прошло уже порядочно времени.

— Эй! — неожиданно рявкнул сэр Генри Мерривейл.

На секунду воцарилось молчание.

— Сэр? — пробормотал Альварес, снова становясь напыщенным ничтожеством.

— Теперь, когда эта сентиментальная болтовня закончилась, сынок, пройду я по красному ковру или нет?

— Разумеется, пройдете, сэр.

— Я имею в виду, — продолжал Г. М., сразу напуская на себя холодный и презрительный вид, — проштампуют ли наши паспорта и просмотрят ли таможенники наш багаж. Пассажиры, которых вы выстроили у самолета, теряют терпение. Они ведь не могут уйти раньше нас. Не лучше ли начать шествие?

Альварес потихоньку щелкнул пальцами. Морин, заметившая это, увидела, как из толпы штатских выделился ничем не примечательный мужчина.

— Что касается ваших паспортов, сэр, — добавил Альварес, слегка приподняв плечо, — я могу проштамповать их для вас и мисс Холмс за одну минуту. Наши друзья французы, которые контролируют все службы здесь и в порту, предоставили вам дипломатический иммунитет, так что ваш багаж не станут трогать. Вон там, — он указал вправо, на площадку позади оркестра, — ждет автомобиль, в котором я буду счастлив доставить вас к месту назначения. Конечно, еще одна машина будет следовать за нами с вашим багажом и багажом мисс Холмс.

Г. М. выглядел озадаченным.

— Слушайте, сынок, вы уверены, что встретили того, кого надо?

— Абсолютно уверен, сэр. — Альварес снова поклонился. — Фактически нам незачем входить в здание — разве только…

— Выкладывайте, сынок. Разве только — что?

— Ну, если вы будете так любезны пройти к аэропорту среди ваших поклонников, то окажете им великую милость. Кивок, улыбка, возможно, даже ободряющее слово? Поскольку они вас так хорошо знают…

— Хорошо знают? Что вы имеете в виду?

Впервые комендант Альварес казался недоумевающим. Темные брови сдвинулись над золотисто-карими глазами. Потом его лицо прояснилось.

— Понял! — воскликнул он, расправив плечи. — Вы воображаете, будто мы в Танжере отрезаны от всего мира? Прошу прощения, но это не так. Помимо английской «Танжер газетт», у нас выходят газеты на испанском, французском и арабском языках. Эти добрые люди следили за вашей карьерой — не только за захватывающими детективными приключениями, но и за вашей способностью поглощать неимоверное количество крепких напитков и неутомимой погоней за… э-э… прекрасными дамами. Поверьте мне, сэр, эти качества вызывают здесь глубочайшее восхищение.

— Но это неправда! — завопил Г. М. — Газеты лгут!

Безукоризненно вежливый Альварес погасил вспышку, проигнорировав ее.

— Мисс Холмс, не будете ли вы любезны подать мне шляпу сэра Генри? Благодарю вас. — Альварес водрузил панаму на голову великого человека под весьма рискованным углом. — Теперь, миссис Бентли, если вы возьмете его за правую руку, а вы, мисс Холмс, за левую… Пожалуйста, будьте готовы начать проход при первом же звуке оркестра. Я последую за вами. Все понятно?

Пола Бентли явно наслаждалась происходящим. Морин вела себя куда более сдержанно. Но обе выполнили распоряжение.

— Отлично! — кивнул Альварес, смахивая воображаемую пылинку с лацкана твидового пиджака. Щелкнув пальцами направо и налево, он скомандовал: — Вперед!

Оркестр загрохотал в полную силу, а публика разразилась восторженными криками. Кровь Мерривейлов больше не могла противостоять искушению. Всю свою жизнь Г. М. мечтал, что кто-то расстелет перед ним красную ковровую дорожку, и теперь мечта стала явью. Выпятив брюхо, он двинулся вперед величавой походкой вместе с хорошенькими девушками, державшими его под руки. Шествие сопровождала мелодия оркестра:

— Посмотрите-ка на старикана! — восторженно крикнул по-французски чей-то голос. — Привез с собой в Танжер двух цыпочек! Здорово, правда?

— Y bellas muchachas con tetas grandes![11] — подхватил испанец, указывая на упомянутые детали.

— Аллах! Аллах! Благослови пьющего вино неверного многими сыновьями!

— Вы сознаете, — обратилась Морин к Поле, — что нас принимают за наложниц?

— Я никогда не была ничьей наложницей, кроме Билла, — воскликнула Пола, — но очень хотела бы на таковую походить!

Г. М. окончательно потерял голову. Сорвав панаму рукой, на которой все еще висела Пола, он стал размахивать ею, выкрикивая шумные приветствия. Его французский был достаточно беглым, если не возражать против жаргона парижских таксистов, но по-испански он знал всего несколько слов, и, хотя овладел в Египте арабским лексиконом, на публике его лучше было бы не применять.

— Khanif![12] — орал разбушевавшийся Г. М., указывая на себя с подобием улыбки, покуда Пола, встав на цыпочки, пыталась удерживать панаму вблизи его головы.

— Ya illaha illa Allah![13] — отозвался восторженный голос.

Если Г. М. хотел стать популярным, он не мог избрать лучший курс. Арабы обладают весьма примитивным чувством юмора, которое пробуждается от одного лишь использования неподобающих слов. Сейчас же, когда на них выливался такой поток непристойной брани, что даже комендант Альварес побледнел, толпу сотрясали взрывы хохота. Сильные мужчины в бурнусах или современной одежде корчились от смеха. Даже женщины, включая молодых и стройных, в красивых серых бурнусах с плоскими капюшонами, а некоторые в кружевных чадрах, отворачивались, беспомощно раскачиваясь в приступе веселья.

Когда бесстрашная троица приближалась к стеклянным дверям, их дорогу стали быстро пересекать призрачные сгорбленные фигуры, щелкая лампами-вспышками. В следующий момент Г. М., повернувшегося спиной к зданию и продолжающего сквернословить по-арабски, две «наложницы» и комендант Альварес протащили задом наперед через центральную дверь. Оркестр заиграл «Мы столкнулись с ними на Старой Кентской дороге».

— О боже! — прошептала Пола Бентли. Откинув назад пышные золотистые волосы, она с любопытством посмотрела на Г. М., прежде чем вернуть ему панаму, и побежала к телефонной будке звонить в британское консульство своему Биллу.

Альварес взял у Морин зеленый паспорт, а у Г. М. голубой, потом направился к кабинке с дымчатым стеклом и просунул голову в окошко. Морин и Г. М. остались ждать под доносящиеся снаружи звуки песни.

Ну, Г. М. определенно показал им класс. Как обычно, ему везло с населением, а не с властями — правда, он не подозревал, к чему это приведет. Он всего лишь стоял со шляпой в руке и с невыносимо самодовольным видом, ожидая похвалы. Но ее не последовало.

— Сэр Генри, — заговорила Морин, чье лицо, как и прежде, выражало сомнение, — я боюсь.

Г. М. выглядел озадаченным.

— Боитесь, девочка моя? Чего?

— Скажите, почему вы называете миссис Бентли «куколка», а меня «девочка моя»?

— Если подумать, не знаю. Вы предпочитаете, чтобы я делал наоборот?

— Нет-нет! Если вы должны называть меня чем-то в таком роде, то я предпочитаю… второй вариант. Но дело не в том. Вся эта церемония выглядит… неправильно — это нечто в стиле «Алисы в Зазеркалье». Не может все правительство сойти с ума — даже в Танжере… Подождите! Я знаю, то, что они говорят про вас, — неправда. Но неужели они стали бы устраивать вам официальный прием только потому, что вы напиваетесь и гоняетесь за блондинками?

Морин сняла манто и перекинула его через руку. Ее гладкие черные волосы, разделенные пробором, были завязаны узлом на затылке. Тайком она успела удалить большую часть губной помады, так как Пола Бентли не пользовалась ею вовсе.

— Вероятно, я не права, — признала Морин. — Но мне все это кажется обманчивым и, возможно, опасным. Вы, я и миссис Бентли можем доверять друг другу. Но как насчет этого коменданта Альвареса?

Она быстро посмотрела налево. Альварес, стоя у окошка стеклянной кабины, вытянул телефон на подоконный выступ. Морин слышала звук вращающегося диска.

— Кто он и откуда? Мы ничего о нем не знаем. Хотя признаю, что он… довольно симпатичный.

Г. М. покосился на нее:

— Угу. Для испанца выглядит неплохо. Волосы не напомажены, одет не крикливо, говорит негромко и руками не размахивает — совсем как я. Из хорошей семьи; вероятно, служил в армии. А самое главное — нет колец ни на одном пальце. Между прочим, вы заметили, что произвели на него потрясающее впечатление?

— Что за вздор!

— Вот как? Вы не слишком наблюдательны, девочка моя. Когда он подумал, что под моей секретаршей подразумевается прибор для обогрева постели, то обезумел от ярости. А когда я использовал некоторые старинные арабские термины, он побледнел и смотрел на вас, думая, что вы в состоянии их понять.

— Но… но вы не могли этого видеть! Вы только один раз обернулись!

— Не мог? — отозвался Г. М. — Не забывайте: я — старик. — Он указал пальцем на Морин, и его тон внезапно изменился. — Теперь я собираюсь задать вопрос вам и хочу услышать правду. Почему вы вдруг решили притвориться моей секретаршей?

Морин опустила зеленые глаза, которые всегда оживляли ее лицо и в каком-то смысле выдавали ее. В голову ей пришло несколько вариантов лжи, но у «старика» был слишком проницательный взгляд.

— Если я скажу вам, сэр Генри, вы обещаете не выходить из себя?

— Я? Конечно обещаю!

— Ну… — Морин облизнула губы. — Сначала я подумала, что это невозможно. Но потом… Я знаю, сэр Генри, что у вас лучшие мозги в мире и так далее. Но иногда вы ведете себя совсем… совсем по-детски, и я испугалась, что, если не буду присматривать за вами, первый же мошенник, которого вы встретите, обведет вас вокруг пальца.

Последовало грозное молчание, но Г. М. не взорвался, а всего лишь скрестил руки на груди.

— По-детски, а? — пробормотал он, скосив один глаз в угол потолка.

— Вы обещали не выходить из себя!

— А кто выходит? — с искренним удивлением осведомился Г. М. — Я размышляю — вот и все. Первый же мошенник, которого я встречу… — Он вздохнул. — Знали бы вы, над сколькими мошенниками я одержал верх в их же собственной игре! Но я не собираюсь вам рассказывать. Я намерен показать вам — повести вас…

— Куда? — с интересом прервала Пола Бентли, вернувшаяся из телефонной будки.

— Пока что советую вывести мисс Холмс и всех нас через боковую дверь, — послышался официальный голос Альвареса, также вернувшегося после телефонного разговора. — И как можно скорее. Нам здесь не нужны неприятности.

— Какие неприятности? Что вы имеете в виду, сынок?

Снаружи, несмотря на грохот оркестра, доносился приглушенный рев. Альварес кивнул в сторону стеклянных дверей, у которых неподвижно стояли полицейские с белыми резиновыми дубинками наготове.

— Боюсь, сэр, вы вызвали слишком много восторга, — сухо объяснил Альварес и протянул Г. М. два проштампованных паспорта. — Многие не возражали бы сорвать с вас одежду и разнести ее по кусочкам домой в качестве драгоценных сувениров.

— Вы позаботились о багаже? — спросил Г. М., слегка позеленев. — Тогда почему бы нам не удалиться?

Через двадцать минут они уже стояли перед большим современным «паккардом». Чуть поодаль находился столь же современный «бьюик», на заднем сиденье которого восседал старый джентльмен в зеленой феске, свидетельствующей о совершенном паломничестве в Мекку. Г. М. смотрел на нее с алчностью, и Морин почти видела мысли, мелькающие у него в голове. Позади стоял новый «форд»-фургон, в который приземистые мускулистые арабы грузили багаж.

Морин, ожидавшая увидеть старые драндулеты, с трудом сдержала удивление. Открыв заднюю дверцу «паккарда», Альварес пропустил внутрь Полу Бентли, которая была его старой знакомой, и помог сесть Г. М. Но, перейдя к передней дверце, он утратил непринужденную учтивость, став почти неловким.

— Мисс Холмс, не окажете ли вы мне честь… э-э… сидеть рядом со мной, пока я буду вести машину?

— С удовольствием, — коротко ответила Морин, но даже это привело в восторг коменданта.

Захлопнув дверцу, он поспешил на другую сторону и скользнул на водительское сиденье. Взлетев на невысокую насыпь, Альварес резко повернул налево и помчался по не слишком ровной дороге с такой скоростью, что звуки аэропорта очень быстро замерли вдали.

Г. М. плюхнулся на спину, разразившись арабскими ругательствами. Пола Бентли откатилась в другую сторону, спешно натянув на колени короткую шелковую юбку.

Какое-то время они неслись по извилистой дороге под пасмурным небом, не произнося ни слова. Г. М., одной из фобий которого была быстрая езда, когда за рулем сидел не он, изо всех сил старался восстановить дыхание и достоинство. Пола, закинув ногу на ногу и натянув на плечи легкое пальто, выпрямилась на сиденье, не видя ничего странного в скорости восемьдесят миль в час среди поворотов и валунов.

Ей всегда казалось, что эти холмы выглядят удручающе неэкзотично. Левая сторона дороги походила на Дартмур,[14] а правая — на Гэмпшир.[15] Потом она услышала возглас Морин и увидела на некотором расстоянии старика в грязном халате и конической соломенной шляпе с широкими полями, идущего по полю за плугом, запряженным волами, который мог быть использован в библейские времена.

— Между прочим, сынок… — Впечатленный Г. М. обратился к Альваресу, который склонил голову, но не обернулся. — Кто устроил нам такой шикарный прием? Султан Марокко?

— Боюсь, сэр, вы не вполне в курсе дел. — В зеркальце заднего вида можно было лицезреть длинный прямой нос и сухой, четко очерченный рот Альвареса. — Султан Марокко обладает здесь чисто номинальной властью. Танжер — международная зона, управляемая представителями многих наций. Например, глава правительства — голландец.

— Господи, подумать только! Зачем вам понадобился распухший от джина бюргер?

Беспечно положив руку на руль и все еще нажимая на акселератор, Альварес обернулся к Г. М. почти с улыбкой:

— Мейнхеер Хоофдстук — честный и весьма способный джентльмен, — сказал он. — Придерживающийся принципов, которые можно назвать пуританскими…

— Разве Танжер — пуританский город?

— Нет, сэр. Отнюдь.

— Угу. Ну?

— Я говорил о различных правительственных чиновниках. Французы, как я уже имел удовольствие сообщить вам, контролируют таможню. Бельгийцы — полицию. Испанцы…

— Ради бога, смотрите, куда едете!

Быстро повернув, Альварес избежал столкновения с пальмой. Хотя благодаря плотной обивке пассажиры не ощутили толчок, он бросил их в объятия друг к другу.

— Не хочу подвергать сомнению ваш рассудок, — проворчал Г. М., — но неужели здесь выдают права каждому психу?

— Сэр…

— Нет-нет, смотрите на дорогу!

— Я считаюсь одним из самых осторожных водителей, — с искренним удивлением запротестовал Альварес. — Подождите, пока не увидите машины, едущие днем по плас де Франс или по узким улочкам в сторону Грэнд-Сокко! При этом каждый водитель не снимает руку с клаксона!

— Предвкушаю это удовольствие. — Г. М. бросил взгляд в заднее окошко. — Фургон с багажом следует за нами. Вы сказали им, что мы едем в отель «Минзех»?

— В «Минзех»! — воскликнула Пола. — Но там живем мы с Биллом!..

— Я ничего не говорил о поездке в «Минзех», — медленно произнес Альварес.

В машине воцарилось ледяное молчание, хотя в салон проник луч солнца.

— Если помните, — продолжал Альварес, — я сказал, что доставлю вас к месту назначения.